Цезарь

Помпей отдал распоряжение Габинию восстановить Птолемея на египетском престоле, и Габиний возвращается, согнувшись под тяжестью миллионов, чем только разжигает желание Красса немедленно отправиться в Сирию; но, как мы уже говорили, для этого необходимо, чтобы Красс и Помпей стали консулами.

Так и прошло время до 699 года от основания Рима.

Повсюду распространялись слухи, что вследствие тайного сговора мир поделен между тремя мужами. Когда же узнали, что Красс и Помпей выдвинули свои кандидатуры в консулы, все сомнения отпали.

— Ты выставил свою кандидатуру в консулы? — спросили Марцелл и Домиций у Помпея.

— Может, да, а может, и нет, — ответил тот.

— На конкретный вопрос нужно и отвечать конкретно.

— Хорошо, — сказал Помпеи. — Да, я стал кандидатом в интересах добрых людей и в пику скверным!

Этот союз, конечно же, не устраивал всех в одинаковой мере, особенно тех, кто искренне радел за Республику или хотя бы делал вид, что радеет.

Красса тоже спросили — его ответ прозвучал несколько скромнее:

— Выставлю свою кандидатуру, если сочту, что смогу быть полезен государству. Если нет, то воздержусь.

Тщеславный ответ Помпея и двусмысленный Красса заставили некоторых римлян тоже выставить свои кандидатуры, но, когда ситуация прояснилась, когда увидели, что Красс и Помпей официально метят в консулы, все кандидаты отступили, все, кроме Домиция.

Его поддерживал Катон, как в свое время поддерживал Бибула против Цезаря. Известно, что Катон не отличался скромностью. Он ходил по площадям, публичным местам и везде говорил, что Помпей и Красс на самом деле хотят стать вовсе не консулами, а тиранами, что их цель — не магистратура в Риме, а власть над основными провинциями и командование армейскими легионами.

Распространяя эти слухи, он всячески подстрекал Домиция, советуя ему не терять надежды и убеждая, что он, и только он, борется за истинную всеобщую свободу.

А вокруг все только и твердили:

— Да, похоже, Катон прав. Почему эти люди, которые уже однажды были консулами, хотят стать ими еще раз? Почему вместе, а не один из них? Неужели во всем Риме не отыскать человека, достойного встать рядом с Помпеем и Крассом?

Помпей испугался. В подобных ситуациях он всегда пугался, но затем прибегал к силе, как настоящий солдат. Он подготовил заговор против Домиция. И вот, когда Домиций рано утром направлялся со своими друзьями, в том числе и Катоном, на Форум, люди Помпея набросились на эту небольшую группу, словно то были разбойники Клодия, перебили слуг, державших факелы, и ранили Катона.

К счастью, все это произошло невдалеке от дома Домиция, и он вместе со своими друзьями успел укрыться в нем. Люди Помпея окружили дом и никого оттуда не выпускали. В отсутствие конкурента Помпей и Красс спокойно были избраны консулами.

Но и им тоже угрожала опасность.

Катон метил в преторы. Катон, ставший их заклятым врагом, у которого едва затянулись раны, полученные при нападении на Домиция.

Они решили избавиться от Катона, не прибегая к силе.

У Катона, как мы уже упоминали, была луженая глотка — когда он говорил, любой мог его слышать, даже тот, кто этого вовсе не хотел. Но Красс и Помпей были богаты. Они потратили несколько миллионов на подкуп трибунов, и Катон проиграл.

Преторами были избраны Антий и Ватиний — оба люди Помпея и Красса. Уверенные в том, что больше не встретят никакого сопротивления, они заставили Требония, народного трибуна, объявить о декретах, подготовленных в Лукке.

Цезарю продлили еще на пять лет срок правления Галлиеи. Красс и Помпей тянули жребий: Сирия досталась Крассу, Испания — Помпею.

Каждый получил, что хотел.

Красс, добивавшийся Сирии, чтобы начать войну против парфян, был доволен; Помпей, хорошо знавший Испанию и надеявшийся собрать на пороге Италии солдат, которые могли ему пригодиться для достижения иных целей, получил свое. При этом ему не надо было покидать молодую жену, в которую он влюблялся все больше и больше. И наконец, народ, считавший, что в Риме без Помпея никак не обойтись, сохранил своего Помпея в Риме.

Самым счастливым из них был Красс. Миллионы Габиния не давали ему покоя. Между Митридатом и Фемистоклом шел спор о лаврах; между Габинием и Крассом — о богатстве.

XXXIII

В глазах пессимиста Катона дела обстояли хуже некуда.

Цицерон на собственной шкуре познал искусство быть мудрым. Конечно, он порой иронизировал, но так, слегка — ведь по натуре своей он не мог без этого обойтись, — однако он все равно приветствовал Помпея, улыбался и писал Цезарю, на которого смотрел, как на свое второе я.

Правда и то, что Цезарь высказал ему кое-какие любезности, но исключительно в эпистолярном форме.

«Ты рекомендуешь мне М. Орфия, — пишет он Цицерону. — Я сделал бы его царем галлов, если бы ты не предпочел назначить его легатом Лепты».

«Если у тебя есть кого послать ко мне, чтобы я его обогатил, немедленно высылай!»

Вот как поступали в Риме; и Цицерон послал Трибания, передавая его, как он сам говорил, из своих рук в «верные и победоносные руки Цезаря».

Затем заканчивал послания следующими словами: