Цезарь

Марий еще во времена своего первого консульства для успешной войны с Югуртой выбил из Сената разрешение об отмене ценза. И к нему хлынули добровольцы из числа городской черни и разорившихся крестьян. Легионер Мария получал оружие, а не приобретал его за свой счет, более того, ему выплачивалось вознаграждение, и, самое главное, после окончания войны ему полагался земельный надел. Более того, организация военного строя теперь зависела от воли командира, который исходил не из имущественного положения гражданина или его знатности, а из воинского мастерства. Ежедневные упражнения способствовали повышению боевых качеств легионеров, свободного времени у них почти не было, а праздность и бездействие, как известно, могут разложить любую армию.

Изменилась и организация легиона. Как мы помним, легион состоял из тридцати манипул, а каждая манипула из двух центурий по сотне воинов в каждой. Марий объединил три манипулы в когорту, и теперь легион состоял из десяти когорт с командиром во главе каждой. Боеспособность когорты, естественно, позволяла действовать более эффективно, чем манипулы.

Тогда же легионы получили свои значки — серебряных орлов на древках. Когорты же получили знамена, причем у каждой были свои изображения.

Так римляне обзавелись профессиональной армией.

Результаты не замедлили сказаться. В 102 году до P. X. в битве при Аквах Секстиевых были уничтожены все тевтоны, а через год в Северной Италии в битве при Верцеллах Марий истребил племя кимвров, включая женщин, стариков и детей.

Римляне сочли, что пятикратное консульство Мария хоть и было вопиющим нарушением законов, но стоило спасения Рима.

Закат

Слава и невиданно долгое пребывание на посту консула не смягчило характер Мария. Напротив, он стал более завистливым и коварным. Это вскоре почувствовали на своей шкуре его союзники, популяры. Судьба Апулея Сатурнина, который избирался народным трибуном в 103 и 100 годах до P. X., в который раз иллюстрирует печально известный тезис, что у политического деятеля, как правило, нет друзей и врагов, а есть лишь свои личные интересы.

Сатурнин и популяры благодаря поддержке Мария, который был консулом уже в шестой раз, продолжили реформы, направленные на ослабление римской олигархии, которая имела мощную поддержку в Сенате. Один из законов касался больших земельных участков. Легионеры, которые прослужили у Мария более семи лет, могли получить такие наделы на карфагенских землях, а также на местах бывших поселений кимвров в Галлии. Колонизация земель в провинциях имела большое значение для демографической, экономической и культурной экспансии Рима. Но еще большее значение имел тот факт, что Марий возглавил руководство колонизацией, и его ветераны, получив землю, считали это заслугой своего полководца, а не государства. В будущем личная преданность армии военачальнику неоднократно будет влиять на исторические события.

Другой закон касался предоставления больших прав всадникам в вопросах, связанных с судебными делами. Всаднические суды теперь получали право рассматривать такие важные дела, как государственная измена. И третий закон — о раздаче хлеба по смехотворной цене, фактически бесплатно — вызвал особое одобрение плебса. Несмотря на то, что, будучи народным трибуном, Марий отклонил похожий закон, сейчас он выступил в поддержку. Его принципиальность имела свою цену.

Несмотря на сильное сопротивление оптиматов, законы все же прошли. Причем роль Мария в их продавливании весьма неблаговидна. Вот как Плутарх описывает эту ситуацию: «Став трибуном, Сатурнин предложил закон о земле и прибавил к нему требование, чтобы сенат поклялся без возражений принять все, что постановит народ. В сенате Марий сделал вид, будто порицает эту часть закона, заявив, что и сам не принесет клятвы и не думает, чтобы это сделал любой здравомыслящий человек: даже если закон и не плох, наглость — заставлять сенат принять его не по доброй воле, а по принуждению. Однако думал он иначе и, говоря так, лишь готовил коварную ловушку Метеллу. Считая ложь неотъемлемым свойством доблестного и разумного человека, Марий не собирался выполнить то, о чем говорил в сенате, и зная стойкость Метелла, уверенного, что — пользуясь выражением Пиндара — «правдивость есть начало добродетели», хотел использовать его отказ принести клятву, чтобы вызвать в народе жестокую ненависть к нему. Так оно и вышло.