Попытался Сулла навести порядок и в провинциях, где, говоря современным языком, царил беспредел откупщиков, торгашей, ростовщиков и финансистов. Подавляющее большинство их было из сословия всадников. Теперь в качестве наместников туда полагалось отправлять консулов и преторов, отслуживших свой срок и худо-бедно имеющих опыт управления. А поскольку судебная власть была передана Сенату, то злоупотребления наместников могли быть обжалованы в суде.
Цезарю предстоит изучить механизм судопроизводства и воспользоваться им для своего блага, но об этом чуть позже. А пока он, воспользовавшийся «амнистией», возвращается домой, в Рим. Он в безопасности. К тому же благодаря настойчивым ходатаям ему даже разрешают начать политическую карьеру, что само по себе удивительно, поскольку детям и внукам тех, кто оказался в проскрипционных списках, запрещалось претендовать на государственные должности или же быть сенаторами. Не исключено, что сработала казуистика — отец Цезаря умер, мать никоим образом не была репрессирована, а в запрете, наверное, не говорилось о тех, кто сам оказался в списке или же подлежал аресту — мертвецу не сделать карьеры в Риме.
Но Гай Юлий понимал, что под пристальным оком Суллы его продвижение по должностной лестнице не будет победным маршем и самое лучшее — скрыться с глаз долой. Странствия и малярия сделали его благоразумным и расчетливым. Но честолюбия не убавили.
Венок из дубовых листьев
Для любого римского гражданина, не служившего в армии и не принимавшего участия в военных действиях, шанс оказаться на общественной должности был, как правило, ничтожным, а вернее, его вообще не было. Поэтому военная служба для Цезаря — двойной выигрыш, он исчезает из поля зрения Суллы и получает возможность проявить себя в армии.
Он направляется в Азию. Лет десять тому назад его отец был губернатором провинции и оставил о себе добрую память. И что более важно, связи с местной элитой. Цезарь поступает на службу к наместнику Азии, претору Марку Терму, в качестве так называемого «компаньона», «помощника». Так называли молодых воинов, которые постоянно находились при полководце, что-то вроде адъютантов, штабных офицеров и посыльных в одном лице. Постоянно наблюдая за деятельностью своего начальника, они учились военному руководству. В свое время так начинал в Африке свою карьеру Марий.
Римляне в Азии чувствовали себя не очень уверенно — Митридат быстро восстанавливал свои силы и продолжал исподтишка мутить воду. Пользуясь его тайной поддержкой, город Митилена, что располагался на острове Лесбос, прославленном в свое время поэтессой Сафо, не сдавался Сулле и успешно сопротивлялся римской армии. Марку Терму было предписано взять город любой ценой, и после осады город был захвачен. Во время приступа на городские стены Цезарь проявил себя отважным бойцом и заслужил так называемую corona civica — «гражданскую корону». Она представляла собой венок из дубовых листьев и являлась одной из наиболее престижных наград за воинскую доблесть. По статусу этой награды она полагалась за спасение в бою жизни римских граждан. Даже сенаторы обязаны были стоя приветствовать такого героя в таких общественных местах, как цирк во время игр.
Для Цезаря это означало широкую известность среди сограждан и успех на политическом поприще. Такой небывалый успех молодого человека неизбежно должен был вызвать волну зависти у его коллег, к тому же такая высокая награда, доставшаяся племяннику Мария, явно вызвала гнев у сулланцев. Неудивительно, что этим же временем датируется слух, который всю жизнь преследовал Цезаря.
Еще до осады Митилены Цезаря отправили в Вифинию, к союзнику римлян царю Никомеду IV Филопатру. У царя имелся флот, а Марку Терму для взятия Митилены требовались корабли. В задачи Цезаря входило уговорить Никомеда выделить часть своего флота для поддержки боевых действий.
Историки предполагают, что Никомед был в свое время знаком с его отцом и поэтому именно Цезаря послали с дипломатической миссией в Вифинию. С задачей он справился и привел корабли на Лесбос, после чего в бою и заслужил венок из дубовых листьев.
А теперь предоставим слово Светонию:
«На целомудрии его единственным пятном было сожительство с Никомедом, но это был позор тяжкий и несмываемый, навлекавший на него всеобщее поношение. Я не говорю о знаменитых строках Лициния Кальва:
Умалчиваю о речах Долабеллы и Куриона Старшего, в которых Долабелла называет его «царевой подстилкой» и «царицыным разлучником», а Курион — «злачным местом Никомеда» и «вифинским блудилищем».