Цезарь

Больше всего его возмутило то, что когда он отказался платить за дом Помпея, его у него, в конце концов, отобрали и присудили Корнифицию. Корнифиций не счел его ни достаточно большим, ни достаточно красивым для себя; он велел снести его, и на его месте построил новый дом. Одним словом, римляне были в негодовании из-за всех этих расточительств, всех этих вакханалий, всех этих попоек.

Пришел Цезарь. При его появлении все вернулось к порядку: Долабелла спрятал подальше свои проекты относительно упразднения долгов; Антоний прекратил свои безумства; Корнифиций поспешил закончить свой дом.

Цезарь простил Долабеллу ради его тестя Цицерона. Что же до Антония, который надеялся быть назначенным вместе с ним консулом, то от этой надежды ему пришлось отказаться. Цезарь был в третий раз назначен консулом, и взял себе в коллеги Лепида.

Вот так этот Лепид, человек в целом весьма посредственный, понемногу возвеличивался, вплоть до того, что вошел вместе с Антонием и Октавием во второй триумвират.

Более того: Цезарь вызвал к себе Антония и так отчитал его за все его безобразия, что тот, чтобы доказать свое раскаяние, решил жениться. Цезарь пожал плечами.

– Антоний, – сказал он, – человек крайностей.

Антоний женился. Кажется, мы уже говорили, что он взял себе в жены Фульвию, вдову Клодия. Мы видели ее впервые, когда она, освещенная заревом римских пожаров, призывала народ отомстить за убийство ее мужа.

«Фульвия, говорит Плутарх, была мало создана для домашних трудов и забот; ей недостаточно было держать в подчинении невидного супруга; ей хотелось властвовать над тем, кто властвует другими, и отдавать приказы полководцу; так что это Фульвии Клеопатра была обязана уроками покорности, которые получил Антоний, потому что именно Фульвия сделала его таким уступчивым и послушным желаниям женщин».

Простив Долабеллу, пожурив Корнифиция, отчитав и оженив Антония, Цезарь повернулся к своим солдатам. Один из его легионов взбунтовался, и в свалке были убиты два претора: Коссомий и Гальба. Цезарь отослал мятежников в Кампанию, и приказал им быть готовыми к отправлению в Африку.

В назначенную минуту он послал им приказ садиться на корабли; но так как он задолжал им часть жалованья, солдаты, вместо того, чтобы подчиниться приказу, проявили своенравие и пошли на Рим.

Цезарь, вместо того, чтобы выслать им навстречу других солдат, которые могли бы последовать их примеру и присоединиться к ним, подождал их появления; и затем, когда они были уже в предместьях Рима, вышел к ним сам.

Цезарь имел обыкновение называть своих воинов друзья, соратники или солдаты.

– Граждане!.. – сказал он.

Услышав это слово граждане, которое показывало им, что они больше не были ни друзьями, ни соратниками Цезаря, и которое лишало их даже звания его солдат, они были ошеломлены.

– Граждане, – сказал Цезарь, – ваше требование справедливо; у вас за спиной пять лет тяжелых трудов и боевых ран, и я освобождаю вас от вашей присяги. Тем, чей срок службы закончился, будет выплачено все до последнего сестерция.

И тогда все эти люди, только что бунтовавшие и сыпавшие угрозами, перешли от угроз к мольбам, пали на колени, простирая к нему руки и умоляя его позволить им остаться с ним. Цезарь был непоколебим. Он наделил их участками земли, но удаленными одни от других[56], выплатил им часть денег, которые задолжал, и вызвался выплатить остальные с процентами.

Но они упорствовали в своем желании последовать за ним; и, как бы он ни был исполнен решимости, увидев их на берегу моря и услышав от них, что они пройдут через Испанию, если это будет нужно, лишь бы сопровождать его в Африке, он, в конце концов, простил их.

Тем не менее, Цезарь понял, что в претензиях его солдат была доля справедливости. Он был должен им жалованье почти за два года. Всем завоевателям рано или поздно приходится улаживать эти расчеты со своими легионами.

Вспомните тот смотр, который проводил ветеранам Империи г-н герцог де Берри. В числе претензий, которые, по его мнению, солдаты могли иметь к императору, была нерегулярность выплаты жалованья.

– Наконец, – сказал герцог, – завершая свою речь, – он не платил вам уже целых два года.

– А если нам было угодно предоставить ему кредит! – ответил один старый рубака, – что вы на это скажете?

Но Наполеона здесь уже не было.

Эти же самые люди, которым было угодно предоставлять ему кредит, когда он был сослан на остров Эльба или когда он был заточен на острове Святой Елены, эти же люди порой роптали, подобно солдатам Цезаря, во времена его всемогущества, если выплата жалованья запаздывала.

Итак, Цезарь решил расплатиться. Он выдал своим ветеранам, помимо двух больших сестерциев (четыреста франков), по двадцать четыре тысячи сестерциев на человека (четыре тысячи франков), и дал им земли, о которых мы говорили.