Цезарь

Мы так не думаем. По нашему мнению, это вовсе не Цезарь хотел стать царем: это его друзья хотели, чтобы он им стал.

Этот титул не слишком нравился Цезарю хотя бы потому, что он был слишком одиозен и таил в себе множество опасностей.

Но как бы то ни было, к началу 708 года от основания Рима прошел слух, что Цезарь хочет стать царем.

Глава 86

Итак, Цезарь пожелал стать царем.

Впрочем, против него накопилось множество других обвинений, и очень любопытно читать эти несколько строк у Светония:

«…Ему вменяют в вину другие действия и слова, которые есть ни что иное, как злоупотребление властью, и которые делают его смерть заслуженной».

Посмотрим, что же это за действия и слова, которые делают заслуженной смерть Цезаря, как пишет этот равнодушный рассказчик по имени Светоний, который после того, как потерял свое место секретаря при императоре Адриане по той причине, что позволил себе малопочтенные вольности с его женой, императрицей Сабиной, принялся писать, никогда не удивляясь и не возмущаясь, историю двенадцати цезарей.

Что сделал божественный Цезарь, вы сейчас узнаете.

«Мало того, что он принял такие чрезмерные почести, как бессменный консулат, пожизненная диктатура, цензорство, звание императора и отца отечества, мало того, что его статуя была установлена в ряду статуй царей, и что он занимал кресло в орхестре, он преступил все границы человеческого величия: он восседал в сенате и в трибунале на золотом кресле, его статую несли в цирковых процессиях с той же торжественностью, что и статуи богов; у него были свои храмы, жертвенники, жрецы; он дал свое имя месяцу года (июлю); он равно легко принимал звания и раздавал их».

Заслуживало ли все это смерти?

Правда, это еще не все, что он сделал.

Один трибун отказался встать, когда он проходил.

– Трибун, – сказал он, – может, ты хочешь потребовать у меня обратно Республику?

И поскольку этого трибуна звали Понтий Аквила, Цезарь каждый раз, когда давал какое-нибудь указание, имел обыкновение говорить с иронией:

– Если, конечно, Понтий Аквила не возражает…

Однажды, когда он возвращался с Альбы, его друзья торопливо вышли к нему навстречу и обратились к нему как к царю; но Цезарь, увидев, что это вызвало недовольство в народе, принял оскорбленный вид и ответил:

– Меня зовут не царь; меня зовут Цезарь.

И все заметили, что всю обратную дорогу он был чем-то недоволен.

В другой день, когда сенат назначил ему какие-то чрезвычайные почести, сенаторы явились на площадь, чтобы уведомить его о своем решении; но он, приняв их как просто каких-то частных людей, ответил им, не вставая, что следовало бы скорее сократить его почести, чем увеличивать их.

Почему же он не встал перед сенатом?

Плутарх утверждает, что он хотел встать, но испанец Бальб удержал его, сказав: «Ты что, забыл, что ты Цезарь?»

Дион Кассий называет другую причину, которая нравится нам больше; он говорит, что тот, кого только что объявили богом, в тот день имел расстройство желудка, и боялся, поднявшись, явить свою очевидную принадлежность к роду человеческому.

Он сам, Цезарь, оправдывался боязнью эпилептического припадка.

Наконец, в другой день, – в день Луперкалий, который некогда был праздником пастухов, но в который в эти времена молодые люди из лучших домов Рима и большинство магистратов бегали нагими по городу с кожаными ремнями в руках, и стегали ими всех без разбору, кто попадался им на пути, – в тот день Цезарь, сидя на своем золотом кресле, присутствовал на празднике.

Это золотое кресло упоминается довольно часто: дело в том, что золотые кресла были предназначены для религиозных церемоний.

Итак, Цезарь, сидя на золотом кресле, присутствовал на этом празднике, когда Антоний, который в качестве консула принимал участие в священном беге, приподнялся на руках своих друзей и протянул ему диадему, обвитую лаврами.

Несколько человек, специально поставленных для этого, захлопали в ладоши. Но Цезарь оттолкнул подношение, и рукоплескания раздались отовсюду. Тогда Антоний протянул ему венец второй раз, при поддержке все тех же сообщников; но и во второй раз Цезарь ответил жестом отказа, и на этот раз рукоплескания зазвучали еще громче.

– Отнесите этот венец на Капитолий, – сказал Цезарь, вставая.

Несколько дней спустя поклонники Цезаря, не сумев увенчать его самого, увенчали его статуи; но два народных трибуна, Флавий и Марулл, вырвали у них из рук эти венцы и, разыскав тех, кто первыми приветствовал Цезаря царем по возвращении из Альбы, велели арестовать их и препроводить в тюрьму.

Народ шел следом за магистратами, хлопая в ладоши и называя их Брутами, в память старшего Брута, который положил конец монархии и передал власть царей в руки народа.

Цезарю доложили об этих высказываниях народа.

– Бруты? – повторил он. – Они имели в виду глупцы (brutus), и ничто другое!

Что же касается тех двух трибунов, то он их разжаловал.