Цезарь

Но Теренция, которая ненавидела сестру, ненавидела, натурально, и брата тоже. А накануне того дня, как Клодия застали в доме Помпеи, она видела, что Клодий заходил к ее мужу. А если Клодий заходил к ее мужу накануне праздника, значит, в сам день праздника он не мог быть в ста лье от Рима. Она заявила Цицерону, что если он откажется говорить, она скажет об этом сама. У Цицерона уже были большие неприятности с женой из-за сестры. И он решил, чтобы вернуть в свой дом мир, пожертвовать братом. Тогда он выступил в качестве свидетеля.

Как вы понимаете, Цицерон, каким бы сплетником он ни был, не написал обо всем этом в письме к Аттику; но Плутарх, который родился через двенадцать лет после этих событий, то есть в сорок восьмом году до Рождества Христова, и который был почти таким же сплетником, как Цицерон, – Плутарх рассказал, как все было.

Итак, Цицерон, вероятно, к своему глубочайшему сожалению, все-таки выступил свидетелем против Клодия. Если скандал был велик вокруг самого события, то вокруг судебного процесса он был еще больше. Многие из первых граждан Рима выступали против Клодия, обвиняя его в ложных клятвах и мошенничествах.

Лукулл представил на суде служанок, которые сообщили, что Клодий имел любовную связь со своей сестрой, то есть с женой Лукулла.

Клодий же постоянно отрицал основной факт, утверждая, что в день праздника в честь Доброй Богини он был далеко от Рима, как тут Цицерон, поднявшись, уличил его во лжи и заявил, что накануне события он приходил к нему, Цицерону, домой для обсуждения какого-то дела.

Это была тяжкая улика. Клодий не ожидал этого; в самом деле, со стороны друга и человека, который ухаживал за его сестрой, поступок был вероломный. Впрочем, послушаем, что сам Цицерон говорит о процессе; он вмещает в свой рассказ всю ненависть человека, чья совесть не вполне чиста. Вот что он говорит о судьях. – Имейте в виду, что судьями были сенаторы.

«Ни в одном притоне не увидишь подобного сборища: запятнанные сенаторы, обнищавшие всадники, опутанные долгами трибуны – хранители казны, гребущие из нее деньги, и среди всего этого – несколько честных людей, которых не смогли отозвать, и которые сидели с мрачным взглядом, с трауром в душе и с румянцем на лице».[34]

И, тем не менее, высокое собрание было настроено как нельзя хуже по отношению к обвиняемому. Не было никого, кто не счел бы Клодия заранее приговоренным.

Когда Цицерон завершал свое выступление, друзья Клодия, возмущенные этим, как они считали, предательством, разразились криками и даже угрозами. Но тогда сенаторы встали, окружили Цицерона и указали пальцем себе на горло в знак того, что они будут защищать его даже ценой своей жизни. Но этим людям, указавшим пальцем себе на горло, Красс указал пальцем на свой кошелек.

«О музы, – восклицает Цицерон, – поведайте, как пал этот пламень! Вы знаете Лысого, мой дорогой Аттик (Лысый – это Красс), вы знаете того лысого из наследников Нанния, который расточал мне панегирики и который некогда произнес в мою честь речь, о которой я вам уже рассказывал? Так вот, этот человек обстряпал все дело в два дня при помощи одного раба, презренного раба из школы гладиаторов; он посулил, похлопотал, переплатил, и – о низость! – к своим деньгам он присовокупил еще красивых девушек и молоденьких мальчиков…[35]»

Заметьте, что я еще смягчаю. Знайте только, что те судьи, которые позволили подкупить себя только деньгами, снискали себе репутацию честных людей.

Когда же они потребовали охрану, чтобы вернуться домой:

– Эй! – крикнул им Катул, – вы что, боитесь, что у вас отнимут деньги, которые вы получили?

Цезарь, вызванный в суд свидетельствовать против Клодия, сказал, что у него нет никаких улик.

– Но, – крикнул ему Цицерон, – ведь ты развелся со своей женой!

– Я развелся со своей женой, – ответил Цезарь, – вовсе не потому, что считаю ее виновной, а потому, что жена Цезаря должна быть вне подозрений!

Стоит ли говорить, что Клодий был оправдан.

Посмотрим, каковы же были последствия этого оправдания.

Глава 25

На площади собраний произошло великое волнение.

Клодий, который в случае обвинительного заключения был бы обречен на изгнание, после оправдания стал гораздо сильнее, чем он был до суда. Его оправдание стало триумфом. Двадцать пять судей держались достойно и, хотя им угрожала опасность, вынесли обвинительный приговор.

«Но тридцать один, говорит Цицерон, больше убоялись голода, чем позора, и признали его невиновным».[36]

Так движение консерваторов, начавшееся с консулатом Цицерона и задушенное с заговором Катилины, с оправданием Клодия было полностью остановлено, а партия демагогов, представленная неверным аристократии Помпеем, верным народу Цезарем и верным Цезарю Крассом, окончательно взяло верх; и так Рим, счастливый родиться при консулате Цицерона, – o fortunatam natam me consule, Romam! – этот Рим вернулся к тому же положению, в каком его оставил Катилина, когда он, встретив на своем пути Цицерона, был вынужден покинуть отечество.