Цезарь

Однако держите это про себя из опасения, как бы они не стали чинить вам препятствия. Впрочем, думаю, что через Помпония я добьюсь расположения Гортензия. Следите также, чтобы какие-нибудь лжесвидетели не приписали вам тот стишок по поводу закона Аврелия, который распространился, когда вы добивались эдилата. Я ничего так не боюсь сейчас, как того, что люди почувствуют ваше сострадание ко мне, потому что тогда вся ненависть, направленная на меня, обрушится на вас. Я считаю, что Мессала ваш искренний друг. Я полагаю, что Помпей, если и не является им, захочет им казаться. Но пусть воля богов будет такова, чтобы вам не пришлось обращаться к ним. Об этом я буду молить их, если они еще станут внимать моим молитвам. Все, на что я отваживаюсь, это просить их не посылать на нас новых бед, которые раздавят нас; в этих несчастьях ни одно средство не будет постыдным. Более того, и эта мука для меня тяжелее остальных, потому что она приводит меня к сомнению, я вижу, что причиной гонений, которым я подвергаюсь, стали мои самые благородные побуждения. Я не поручаю вам ни мою дочь, которая и ваша тоже, ни нашего Цицерона. Есть ли на свете вещь, которая заставила бы меня страдать, не принося вам таких же страданий? Пока вы живы, брат мой, я спокоен: мои дети никогда не останутся сиротами. Что же до остального, то есть того, что касается моего спасения и моей надежды встретить свой конец на родине, я не могу вам написать об этом: слезы смывают то, что выводит рука. Прошу вас, позаботьтесь о Теренции; пишите мне обо всем. Наконец, брат мой, будьте тверды настолько, насколько человеческая природа позволяет сохранять стойкость в подобных обстоятельствах».

Но все эти новости, о которых Цицерон спрашивал своего брата, вряд ли успокоили бы его. После его отъезда Клодий не только, как мы уже говорили, объявил о его изгнании; он также сжег все его загородные дома и, пожив немного в его доме на холме Палатин – том самом доме за три миллиона пятьсот тысяч сестерциев, – он сравнял его с землей и на его месте построил храм Свободы.

Кроме того, он пустил с молотка все имущество изгнанника, и каждый день сбавлял на него цену. Но, надо отдать римлянам справедливость, какой бы низкой ни была эта цена, ни разу никто не заплатил ее. Вот как было с Цицероном.

Посмотрим, что делали остальные.

Глава 29

Среди всего этого политического разврата в Риме творилось нечто странное, напоминавшее спектакль, поставленный для народа, чтобы заставить его поверить в лучшие времена Республики. Этот спектакль давал Катон.

Катон был чем-то вроде серьезного шута, которому позволялось говорить и делать все, что угодно. Он был скорее забавен, чем любим; народ бегал поглядеть, как Катон выходит на улицу без туники и босиком. Катон пророчествовал; но его пророчества, как вопли Кассандры, никто не слушал.

После того, как Помпей посодействовал цезарю в получении должности проконсула Галлии, Катон остановил Помпея посреди улицы.

– Эй! – сказал он ему, – ты, видно, устал от своего величия, Помпей, раз добровольно надеваешь на себя ярмо Цезаря?… Сейчас ты, я вижу, не замечаешь тяжести этого бремени, но когда ты почувствуешь ее, когда увидишь, что больше не в силах его нести, ты переложишь это ярмо на Рим. Тогда ты вспомнишь, что Катон предупреждал тебя, и убедишься, что его слова были честны, справедливы и полезны для тебя.

Помпей пожал плечами и прошел мимо. Как можно попасть под удар молнии, если находишься выше нее?

Клодий, став трибуном, понял, что ему никогда не быть хозяином Рима, пока в нем есть Катон. Он послал за Катоном.

Катон подчинился – он, который отказался придти, когда его потребовал к себе царь. – Катон воплощал собой закон: трибун звал его; и ему неважно, был ли этим трибуном Клодий или кто другой; Катон явился по зову трибуна.

– Катон, – сказал ему Клодий, – я считаю тебя самым порядочным и честным человеком в Риме.

– А! – отозвался Катон.

– Да, – продолжал Клодий, – и я намерен тебе это доказать. Многие люди просят, и весьма настойчиво, чтобы их назначили управлять Кипром; я считаю, что этой должности достоин только ты, и я отдаю ее тебе.

– Ты отдаешь мне управление Кипром?

– Да.

– Мне, Катону?

– Тебе, Катону.

– Я отказываюсь.

– Почему ты отказываешься?

– Потому что это ловушка: ты хочешь убрать меня из Рима.

– Так что же?

– Так вот, я хочу остаться в Риме.

– Пусть так, – сказал Клодий; – но я предупреждаю тебя об одном: если ты не хочешь отправляться на Кипр по доброй воле, ты будешь отправлен туда силой.

И, явившись вскоре на народное собрание, он добился принятия закона, который назначал Катона правителем Кипра.

Возможности отказаться больше не было; Катон принял назначение.

Как раз тогда разразились волнения, связанные с Цицероном; он был тогда еще в Риме; Катон пошел к нему и посоветовал ему не поднимать мятежа; затем он оставил Рим, причем Клодий не дал ему с собой ни корабля, ни войска, ни служителя, а только двух писцов, один из которых был отъявленным вором, а другой – ставленником Клодия.