Цезарь

Они вспоминали армию Камбиса, сгинувшую в египетских песках, и страшились, что их постигнет такая же судьба. Только галлы, которые сражались почти без оборонительного оружия и терпели и холод, и жару полуодетыми, продолжали веселиться; но римские солдаты не могли сдержать стоны при виде этих волн песка, подвижного, как настоящее море, простиравшегося до бескрайних горизонтов без единого растения, без единого холма, без единого ручейка. Армия умирала от жажды.

Дела обстояли ничуть не лучше, когда прибыли гонцы от армянина Артабаза. Он велел передать Крассу, что он не сможет присоединиться к нему, потому что его удерживает война с Ородом. Но он призывал Красса сделать то, чего он не мог сделать, то есть повернуть в сторону Армении. Если же Красс откажется сделать это, пусть он избегает при установке лагеря мест, удобных для движения конницы; он говорил еще, что ему нужно быть осторожным и следовать только гористой местностью, где он сможет извлечь всю выгоду из своей пехоты.

Но Красс, злясь на себя самого, резко ответил, что ему есть чем заняться и помимо каких-то там армян; он только предупреждает царя, что сначала он разобьет парфян, и только потом, когда от парфян ничего не останется, он покажет и армянам тоже.

Послы ушли, унося с собой эти угрозы, но при этом совершенно справедливо полагая, что Красс никогда не сможет их исполнить.

Глава 40

Красс снова пустился в дорогу. Казалось, его поразила слепота; даже командиры разделяли его доверие. Из всех у одного только трибуна Кассия было предчувствие предательства; при каждом удобном случае он умолял Красса повернуть назад; когда же он увидел, что тот упрямо продолжает углубляться в эту песчаную пустыню, он подошел к Абгару и остановил его.

– О ты, предатель, порочнейший из людей! – говорил он ему, – какой злой дух привел тебя к нам, каким колдовским зельем, каким проклятым напитком ты опоил проконсула, что он до такой степени лишился разума и заставляет нас идти через такую глухую пустошь, что нам кажется, будто мы шагаем под предводительством вожака кочевых разбойников, а не римского императора?

И тогда предатель упал Кассию в ноги и клялся ему, что они на верном и прямом пути, и умолял его набраться еще немного терпения, и уверял его, что с завтрашнего дня облик местности переменится.

И к ним вернулась отвага, и они снова пошли вперед, но усталость и жажда мучили солдат все сильнее, так что одни из них падали замертво, словно сраженные молнией, а другие сходили с ума.

А потом, вырвавшись из рук Кассия, араб поскакал вдоль рядов римлян, насмехаясь над ними; и когда они принимались жаловаться, прося воды или хотя бы тени:

– Эй, вы, – говорил он, – неужто вы думаете, что вы до сих пор идете по равнинам Кампании, раз вам так хочется фонтанов и рощ? А почему бы не бань и не харчевен? Вы что, забыли, где вы находитесь, забыли, что пересекаете границу между арабами и ассирийцами?

И когда солдаты слушали этого человека, который говорил с ними на своей скверной латыни с гортанным выговором; когда они видели его, дитя пустыни, безразличного к палящему солнцу, усталости и жажде, видели, как он гарцует на своем коне в песчаных вихрях, и как чешуйки его панциря отражают яркий блеск дня, им казалось, что это какой-то демон восстал из подземного ада и ведет их к гибели, в то время как у них уже не было сил избежать ее, даже если бы они попытались.

Но однажды утром, когда настало время отправляться, его искали и звали напрасно. Он исчез.

В то же самое утро Красс вышел из своей палатки одетый не в пурпурный плащ, как это было принято у римских полководцев, а в черный. В темноте он перепутал одежду. Как только он обнаружил свою ошибку, он вернулся; но многие уже успели его увидеть, и слух об этом мрачном появлении разнесся по армии, как о еще одном зловещем предзнаменовании. Громкими криками они потребовали Абгара.

Когда этот человек был здесь, его все проклинали; как только он исчез, всем стало не хватать его. Похоже, он был единственным, кто, приведя римлян в это гибельное место, мог вывести их отсюда.

Красс, чтобы вселить в солдат уверенность, заявил, что ему было известно об уходе Абгара, и что он ушел с его согласия для того, чтобы заманить парфян в засаду.

Он отдал приказ готовиться к выступлению; но когда настал момент отправляться, знамена, хотя и были воткнуты в рыхлый песок, словно пустили корни, и только с огромным трудом их можно было вытащить из земли.

Красс подбежал, посмеялся над страхами солдат и сам вырвал древки знамен из песка, а затем ускорил шаг и стал подгонять пехоту, чтобы она бегом поспевала за конницей: нужно было нагнать передовой отряд, который выступил вперед еще на рассвете.

Но внезапно они увидели, что этот отряд, вернее, его остатки, возвращается обратно в ужасном беспорядке.

Он был атакован врагом и потерял три четверти своих людей. Враг, говорили беглецы, наступает следом за ними и очень уверен в себе. Протрубили общую тревогу.

Этого врага, которого они так часто призывали выйти им навстречу, теперь – после всех происшедших событий – ожидали со страхом.