Цезарь и Клеопатра

Фтататита(задыхаясь). Все цело. Как только сердце мое не разорвалось! (Хватается за грудь.)

Все четверо носильщиков поднялись и стоят на верхней ступени, дожидаясь платы.

Аполлодор. Вот вам, голяки!

Дает деньги первому носильщику, который подбрасывает их на руке, чтобы показать остальным.

Они жадно толпятся вокруг и заглядывают, сколько он получил, уже приготовившись, по восточному обычаю, взывать к богам, проклиная жадность нанимателя. Но его щедрость ошеломляет их.

Первый носильщик. О щедрый государь!

Второй носильщик. О повелитель базара!

Третий носильщик. О любимец богов!

Четвертый носильщик. О отец всех носильщиков рынка!

Часовой(с завистью, злобно замахиваясь на них пилумом). Пошли вон, собаки! Убирайтесь.

Они убегают по набережной в северном направлении.

Аполлодор. Прощай, Фтататита! Я буду на маяке раньше египтян. (Спускается вниз.)

Фтататита. Пусть боги даруют тебе скорый путь и защитят мое сокровище!

Часовой возвращается после погони за носильщиками, чтобы не дать Фтататите бежать.

Аполлодор(снизу, в то время как лодка отчаливает). Прощай, доблестный метатель пилума!

Часовой. Прощай, лавочник!

Аполлодор. Ха-ха! Налегай на весла, бравый лодочник. Хо-хо-хо! (Он начинает петь на мотив баркаролы, в такт веслам.)

Сердце мое, крылами взмахни,
Бремя любви, сердце, стряхни.
Дай-ка мне весла, о сын черепахи!

Часовой(угрожающе, Фтататите). Ну, красавица, иди-ка в свой курятник. Марш отсюда!

Фтататита(падая на колени и протягивая руки к морю). Боги морей, вынесите ее невредимую на берег!

Часовой. Вынесите кого невредимой? Что это ты плетешь?

Фтататита(глядя на него зловеще). Боги Египта и боги Возмездия, сотворите так, чтобы этот римский болван был избит хуже всякой собаки начальником своим за то, что он недосмотрел и пустил ее в море.

Часовой. Проклятая! Так, значит, это она в лодке? (Кричит в море.) Хо-хо! Лодочник! Хо-хо!

Аполлодор(поет вдалеке).

Будь свободным, счастливым будь,
Злую неволю, сердце, забудь.

Тем временем Руфий, после утренней битвы, сидит на связке хвороста перед дверью маяка и жует финики; гигантская вышка маяка поднимается слева от него, уходя в небо. Между колен у Руфия зажат его шлем, полный фиников; рядом кожаная фляга с вином. Позади него громадный каменный пьедестал маяка, закрытый с моря низким каменным парапетом, с двумя ступенями посредине. Массивная цепь с крюком от маячного подъемного крана висит прямо над головой Руфия. Такие же вязанки хвороста, как и та, на которой он сидит, лежат рядом, приготовленные для маячного костра. Цезарь стоит на ступенях парапета и тревожно смотрит вдаль, по-видимому, в довольно мрачном настроении. Из дверцы маяка выходит Британ.

Руфий. Ну как, островитянин-бритт? Поднимался ты на самый верх?

Британ. Да. Думаю, высота около двухсот футов.

Руфий. Есть там кто-нибудь?

Британ. Старый тириец, который работает краном, и его сын, благонравный юноша лет четырнадцати.

Руфий(смотрит на цепь). Ну-ну! Старик и мальчишка поднимают вот эту штуку? Да их там человек двадцать, наверно.