Цезарь и Клеопатра

Британ. Только двое, уверяю. У них там противовесы и какая-то машина с кипящей водой – не знаю, в чем там дело; это не британское изобретение. Они поднимают бочонки с маслом и хворост для костра на вышке.

Руфий. А как же…

Британ. Прости, я спустился, потому что к нам по молу идут гонцы с острова. Нужно узнать, что им надо. (Торопливо проходит мимо маяка.)

Цезарь(отходит от парапета, посмеиваясь, явно не в духе). Руфий, это была безумная затея. Нас расколотят. Хотел бы я знать, как там идет дело с баррикадой на большой дамбе?

Руфий(огрызается). Уж не прикажешь ли мне оставить еду и на голодное брюхо бежать туда, чтобы доложить тебе?

Цезарь(нервничая, но стараясь успокоить его). Нет, Руфий, нет. Ешь, сын мой, ешь. (Снова выходит на парапет.)

Руфий продолжает поглощать финики.

Вряд ли египтяне настолько глупы, что не догадаются ударить по укреплению и ворваться сюда, прежде чем мы его доделаем. Первый раз решился на рискованный шаг, когда его можно было легко избежать. Не следовало мне идти в Египет.

Руфий. А всего какой-нибудь час тому назад ты ликовал и праздновал победу.

Цезарь(оправдываясь). Да. Я был глупцом. Опрометчивость, Руфий, мальчишество!

Руфий. Мальчишество? Ничуть. На-ка вот. (Протягивает ему горсть фиников.)

Цезарь. Зачем это?

Руфий. Съешь. Тебе как раз этого не хватает. Человек в твоем возрасте всегда склонен раскисать натощак. Поешь и отхлебни вот этого. А тогда и поразмысли еще раз о наших делах.

Цезарь(берет финики). В моем возрасте… (Качает головой и откусывает кусочек.) Да, Руфий, я старый человек, изношенный. Это правда, сущая правда. (Погружается в грустные размышления и машинально дожевывает второй финик.) Ахилл – он еще во цвете лет. Птолемей – мальчик. (Жует третий финик, несколько приободряется.) Ну что ж, каждому свое время. И я взял свое, жаловаться не приходится. (Неожиданно оживившись.) А неплохие финики, Руфий.

Возвращается Британ, он очень взволнован, в руках у него кожаная сума.

Цезарь уже опять стал самим собой.

Что еще?

Британ(торжествующе). Наши доблестные родосские моряки выловили сокровище. Вот! (Бросает суму к ногам Цезаря.) Теперь враги твои в наших руках.

Цезарь. В этой суме?

Британ. Дай договорить. В этой суме все письма, которые партия Помпея посылала в Египет оккупационной армии.

Цезарь. Ну и что же?

Британ(досадуя на то, что Цезарь так туго соображает). Ну вот, теперь мы будем знать, кто враги твои. Имена всех, кто замышлял против тебя, с тех пор как ты перешел Рубикон, могут оказаться здесь, в этих бумагах.

Цезарь. Брось это в огонь.

Британ(остолбенев, изумленно). Бросить?!!

Цезарь. В огонь! Неужели ты заставишь меня тратить ближайшие три года моей жизни на то, чтобы осуждать и отправлять в изгнание людей, которые могут стать мне друзьями, если я докажу им, что моя дружба стоит дороже дружбы Помпея или Катона? О ты, неисправимый бритт-островитянин! Или я бульдог, чтобы лезть в драку только затем, чтобы показать, какие у меня крепкие челюсти?

Британ. Но честь твоя – честь Рима?

Цезарь. Я не устраиваю человеческих жертвоприношений моей чести, как ваши друиды. Не хочешь сжечь – давай я их швырну в море. (Поднимает мешок и бросает через парапет в волны.)

Британ. Цезарь, это просто чудачество! Можно ли поощрять предателей ради красивого жеста и красивого словца?

Руфий(вставая). Цезарь, когда островитянин кончит свою проповедь, позови меня. Я пойду взглянуть на машину с кипящей водой. (Уходит в маяк.)

Британ(с искренним чувством). О Цезарь, мой великий повелитель! Если бы я мог убедить тебя, что на жизнь надо смотреть серьезно, как это делают люди моей страны!

Цезарь. А они действительно так смотрят?

Британ. Разве ты не был у нас? Разве ты не видал их? Разве бритт будет говорить с таким легкомыслием, как говоришь ты? Разве бритт может пренебречь молитвой в священной роще? Разве бритт решится носить такую пеструю одежду, вместо одноцветной синей, как подобает всем солидным, достойным уважения людям? Ведь для нас это вопросы морали.