Цезарь, или По воле судьбы

– Я думаю… я думаю, надо быть сумасшедшими, чтобы провоцировать его. Но если ему не оставят выбора, да, он пойдет на Рим.

– И что же будет, если пойдет?

Светлые брови вскинулись.

– А ты что думаешь?

– Он их раздавит.

– Согласен.

– Тогда нам надо выбирать, Децим.

– Это тебе надо выбирать. Мне не надо. Я – его человек до мозга костей.

– Как и я. Но он не Сулла.

– За что мы должны быть ему благодарны.

Вероятно, из-за этого разговора Децим Брут и Гай Требоний были молчаливы за обедом. Они возлежали вдвоем на lectus summus, Цезарь один – на lectus medius, и Марк Антоний – на lectus imus, напротив них.

– Ты очень щедр, – сказал Антоний, с хрустом вонзая в яблоко зубы. – Ты оправдываешь свою репутацию, но… – Он сильно наморщил лоб, глаза его полузакрылись. – Но ты раздал сегодня около ста талантов. Я прав?

В глазах Цезаря блеснул огонек. Антоний забавлял его. Ему нравилось, что он охотно разыгрывал из себя дурачка.

– Клянусь Меркурием, Антоний, твои математические способности феноменальны. Ты в уме сумел вычислить сумму. Думаю, настало время взять наконец на себя обязанности квестора, чтобы дать возможность бедному Гаю Требатию заняться делом, которое ему больше по душе. Вы не согласны? – обратился он к задумчивой парочке.

Гай Требоний и Децим Брут, усмехнувшись, кивнули.

– Да клал я на эти обязанности! – взревел Антоний, сделав жест, который заставил бы упасть в обморок большую часть женского общества в Риме, но оставил совершенно равнодушными присутствующих.

– Необходимо кое-что знать о деньгах, Антоний, – сказал Цезарь. – Я понимаю, в твоем представлении это некая жидкая субстанция, что течет как вода между пальцами, о чем свидетельствуют твои колоссальные долги, но все же деньги весьма полезны как для будущих консулов, так и для полководцев.

– Не делай вид, что не понял меня, – резко бросил Антоний, смягчая дерзость обезоруживающей улыбкой. – Ты только что раздал сотню талантов людям двух из твоих одиннадцати легионов и каждому до последнего подарил по рабыне, а это еще тысяча сестерциев, если ее продать. Но очень немногие сделают это, поскольку ты постарался, чтобы они получили самых молоденьких, самых аппетитных. – Он повернулся на ложе и стал массировать свои толстые икры. – А девять легионов не получили ни обола. Возникает вопрос: намерен ли ты одарить чем-либо остальных?

– Это было бы неразумно, – серьезно ответил Цезарь. – Кампания обещает быть долгой. В следующий раз со мной отправятся два других легиона. Потом еще два других. И еще.

– Умно!

Антоний протянул руку, взял чашу и одним глотком осушил ее.

– Дорогой мой Антоний, – заметил Цезарь. – Не заставляй меня изымать из зимнего рациона вино. Сдерживайся, или я сдержу тебя сам. Советую тебе разбавлять вино водой.

– Одного я не понимаю, – сказал хмуро Антоний. – Откуда у тебя это пренебрежение к лучшему из даров, преподнесенных богами мужчинам. Вино – это панацея.

– Это не панацея. И не дар богов, – медленно ответил Цезарь. – Скорее это проклятие, вылетевшее из ящика Пандоры. Оно отупляет, даже если пить изредка. А мысль отупевшего человека подобна мечу, неспособному разрубить волос.

Антоний захохотал:

– Вот и ответ, Цезарь! Ты – меч, разрубающий волос. И более ничего!

Через восемнадцать дней Цезарь снова был готов покинуть Бибракту, на этот раз чтобы урезонить карнутов. Требоний и Децим Брут ехали с ним. Антония, к его большому огорчению, оставили присматривать за порядком. Квинт Цицерон привел из Кабиллона шестой легион, а Публий Сульпиций прислал четырнадцатый из Матискона. Но сам не пришел, так как Цезарю не требовались дополнительные легаты.

– Я прибыл, потому что брат просит меня сопровождать его в апреле в Киликию, – сказал Квинт Цицерон.

– Похоже, тебя не очень радует такая перспектива, Квинт, – тихо заметил Цезарь. – Мне будет тебя не хватать.

– И мне тебя тоже. Три года в Галлии были лучшими в моей жизни.

– Рад слышать это, потому что легкими эти годы не назовешь.

– Согласен. Но может, именно тем они и хороши. Я… я ценю твое доверие, Цезарь. Были случаи, когда я заслуживал нагоняя, как в деле с сигамбрами, но ты никогда меня не ругал. Не вынуждал чувствовать себя неудачником.

– Дорогой Квинт, – Цезарь тепло улыбнулся, – мне не в чем тебя упрекнуть. Ты замечательно со всем справлялся. И я хотел бы, чтобы ты оставался со мной до конца. – Улыбка исчезла, взгляд вдруг стал отстраненным. – Каким бы этот конец ни был.

Озадаченный Квинт Цицерон вопросительно глянул на Цезаря, но его лицо опять стало невозмутимым. Естественно, старший брат Цицерон очень подробно описал младшему события в Риме, но Квинт не знал Цезаря так хорошо, как знали его Требоний и Децим Брут. И он не был в Бибракте, когда тот награждал солдат тринадцатого и пятнадцатого легионов.

Таким образом, Цезарь пошел в Кенаб, а Квинт Цицерон с тяжелым сердцем отправился в Рим. Перспектива стать легатом брата не сулила ни выгод, ни удовольствия. Снова оказаться под каблуком Марка! Снова нотации, поучения, наставления. Нет, порой родственные связи – это настоящие оковы! О да…