Цезарь, или По воле судьбы

– Никаких уступок! – отрезал Помпей.

– В одном отношении сторонники Цезаря правы, Магн. Тебе делали много уступок. Почему не уступить и ему?

– Потому, глупец ты этакий, что, даже если Цезарь будет низведен до положения частного лица – без провинций, без армии, без империя, без ничего! – он все равно будет иметь виды на государство! Он все равно уничтожит Республику!

Игнорируя обидное словцо в свой адрес, Цицерон опять попытался образумить безумца. Но ответ был всегда одинаков: Цезарь по доброй воле никогда не отступится от своего, а потому гражданская война неизбежна.

К вечеру эту тему оставили, сосредоточившись на речи Марка Антония.

– Сплетение полуправд, – был конечный вердикт. Помпей фыркнул и с презрением отбросил бумаги. – Как ты думаешь, что сделает Цезарь, если ему удастся уничтожить Республику, когда такой мишурный, безденежный его ставленник, как Антоний, смеет говорить подобные вещи?

Цицерон, проводив своего гостя, облегченно вздохнул и решил напиться. Но тут в голове у него блеснула ужасная мысль. Юпитер, он ведь должен Цезарю миллионы! Миллионы, которые теперь надо срочно вернуть! Ибо ходить в должниках у своего политического противника – величайший позор!

Рубикон 1 января – 5 апреля 49 года до Р. Х.

Луций Домиций Агенобарб

Рим

На рассвете первого дня нового года Гай Скрибоний Курион влетел в свой дом на Палатине.

– Я дома, жена! – воскликнул он, сжав Фульвию в объятиях так, что она чуть не задохнулась. – Где мой сын?

– Его как раз надо кормить, – сказала Фульвия.

Она взяла мужа за руку и потянула за собой в детскую. Там она вынула из кроватки спящего маленького Куриона.

– Разве он не красавец? Я всегда хотела иметь рыжеволосого мальчугана! Он похож на тебя и будет таким же строптивым.

– Пока он выглядит очень смирным.

– Это потому, что сейчас он живет в ладу с этим миром.

Фульвия кивком велела няньке уйти и спустила с плеч платье.

Какой-то момент она стояла, демонстрируя свои пышные груди. С сосков ее капало молоко. Курион ощутил себя на вершине восторга. В паху у него заломило, но он подошел к креслу и сел, в другое кресло села Фульвия. Малыш еще спал, но рефлекс сработал, его губы задвигались, и он принялся звучно сосать, крепко вцепившись крохотными ручонками в смуглую материнскую кожу.

– Фульвия, – сказал хриплым голосом Курион, – я так счастлив, что готов умереть. Я любил тебя и тогда, когда ты была с Клодием, но я не знал, какая ты мать. А ты – настоящая мать.

Она удивилась:

– Что в этом особенного? Дети так восхитительны, Курион. Они – кульминация супружеской любви. С одной стороны, им надо так мало, с другой – очень много. Мне доставляет удовольствие делать то, что естественно. Я просто таю, когда кормлю их. Ведь это мое молоко, Курион! – Она озорно улыбнулась. – Но я с удовольствием позволяю нянькам менять пеленки, а прачкам – стирать их.

– Правильно, – кивнул он, откидываясь в кресле.

– Сегодня нам четыре месяца, – сообщила Фульвия.

– Да, я не видел его целых три нундины.

– Как дела в Равенне?

Курион пожал плечами и нахмурился.

– Или мне надо было спросить, как там Цезарь?

– Честно говоря, я не знаю, Фульвия.

– Разве ты не виделся с ним?

– Часами. Изо дня в день.

– И все-таки ты не знаешь?

– На совещаниях он обсуждает каждый аспект ситуации четко и беспристрастно, – хмуро сказал Курион и подался вперед, чтобы потрогать рыжий пушок на подрагивающей от глотков головенке. – Это вам не греческие философы. Все взвешено, все определено.

– Ну и?

– Ну и уходишь, поняв все, кроме главного.

– Он пойдет на Рим?

– Хотел бы я сказать «нет», meum mel. Но не могу. Не имею ни малейшего представления.

– А они думают, что не пойдет. Я имею в виду boni с Помпеем.

– Фульвия! – воскликнул Курион, выпрямляясь. – Если Катон и наивен, то Помпей просто не может быть таким наивным.

– Но я права, – сказала Фульвия, отнимая малыша от груди. Она посадила его на колени лицом к себе и осторожно стала наклонять вперед, пока он не срыгнул. Потом приложила сына к другой груди и заговорила опять: – Они напоминают мне маленьких безобидных зверушек, которые напускают на себя грозный вид, зная, что такое притворство действует. Но однажды приходит слон и давит бедняг просто потому, что он их не видит. – Она вздохнула. – Напряжение в Риме огромное, Курион. Все паникуют. Но boni продолжают скалить зубы, как те зверушки. Они торчат на Форуме, болтая всякую чушь, они запугивают сенат и восемнадцать центурий. Помпей рассказывает всякие ужасы о неминуемой гражданской войне таким мышам, как бедный старый Цицерон. Но он сам не верит тому, что говорит, Курион. Он знает, что у Цезаря только один легион по эту сторону Альп, у Помпея нет доказательств, что на подходе еще несколько легионов. Он знает, что, если бы Цезарь хотел подтянуть армию, сейчас она уже была бы в Италийской Галлии. Boni тоже это знают. Разве ты не видишь? Чем громче шум и чем сильнее он выводит из равновесия, тем грандиознее покажется им победа, когда Цезарь сдастся. Они хотят покрыть себя славой.

– А если Цезарь не сдастся?