Цезарь, или По воле судьбы

– Ты определенно воткнул им в задницы раскаленную кочергу, – сказал Катон голосом, впервые лишенным всякого выражения.

– Ха! Им это нужно, Катон. Один день у них – мы, другой – Цезарь. Хватит. Я хочу положить этому конец.

– Поэтому мы и здесь, – сухо сказал Марцелл-старший. – Помпей, политики так не действуют. Ты не можешь грозить сенату кнутом, как своим необученным рекрутам.

– Кто-то должен был сделать это! – резко ответил Помпей.

– Я никогда не видел тебя таким, – сказал Марк Фавоний.

– И постарайся больше меня таким не увидеть. – Помпей помрачнел. – Где консулы? Ни один из них не явился.

– Они и не могли здесь появиться, Помпей, – сказал Марк Марцелл. – Они – консулы. Их статус выше, чем твой. Прийти сюда для них означало бы признать обратное.

– Но Сервий Сульпиций не консул.

– Не думаю, – сказал Гай Марцелл-старший уже в дверях, – что Сервию Сульпицию нравится подчиняться приказам.

Через минуту в атрии остался только Метелл Сципион. Он с упреком смотрел на зятя.

– Что? – вызывающе спросил Помпей.

– Ничего, ничего! Только я думаю, что ты повел себя неосмотрительно, Магн. – Сципион печально вздохнул. – Совсем неразумно.

Это мнение эхом откликнулось на другой день, пятьдесят седьмой день рождения Цицерона. В этот день он прибыл в окрестности Рима – на свою виллу на холме Пинций. Ему был обещан триумф, и до этого он не имел права пересекать священную границу города. Аттик, приехавший поздравить приятеля, коротко рассказал ему о вчерашнем повороте событий.

– Кто тебе все это рассказал? – спросил ужаснувшийся Цицерон.

– Твой друг Рабирий Постум, который сенатор, а не банкир, – ответил Аттик.

– Старый Рабирий Постум?! Ты, наверное, говоришь о его сыне!

– Нет, о старике. Перперна болеет, и он взбодрился. Хочет стать старейшим.

– Выкладывай подробности. Как вел себя Магн? – нетерпеливо перебил его Цицерон.

– Запугал всех явившихся к нему сенаторов. Был зол, язвителен, дерзок. Обычные нотации, но в очень грубой манере. Сказал, что хочет положить конец нерешительности сената. – Аттик нахмурился. – Угрожал проскрипциями. Обещал многих сбросить с Тарпейской скалы. Все пришли в ужас!

– Но сенат ведь делал все, что в его силах! – неуверенно произнес Цицерон, вспомнив суд над Милоном. – Вето трибуна есть вето трибуна. Его не переступить. Чего же он хочет?

– Он хочет, чтобы сенат ввел senatus consultum ultimum, объявил военное положение и поручил командование ему. На меньшее он не согласен. Помпей устал от постоянного напряжения и хочет, чтобы все скорее закончилось, а его желания почти всегда осуществляются. Он ужасно испорченный человек, он привык все делать по-своему. Частично в этом виноват и сам сенат, Цицерон! Десятилетиями они уступали ему. Они раз за разом специальным указом назначали его командующим и прощали ему то, чего не простили бы, например, Цезарю. Человек, занимающий высокое положение по праву рождения, теперь требует, чтобы сенат относился к нему как к Помпею. И кто, по-твоему, стоит за оппозицией?

– Катон. Бибул, хотя он не в Риме. Марцеллы. Агенобарб. Метелл Сципион. И еще некоторое количество твердолобых.

– Да, но они все политики, а Помпей – сила, – терпеливо произнес Аттик. – Без Помпея они Цезарю не помеха. А Помпей не терпит соперников, вот и все.

– О, если бы Юлия была жива! – вскричал вконец подавленный Цицерон.

– Где твоя логика, Марк? Ничего бы не изменилось. Просто тогда Цезарь еще не был для Помпея угрозой. По крайней мере, Помпей так думал. Он не обладает проницательностью и не способен заглядывать в будущее. Он ощущает опасность, когда та подходит вплотную. А потому и при живой Юлии он вел бы себя точно так, как сейчас.

– Тогда я сегодня же должен увидеться с ним, – решительно заявил Цицерон.

– Зачем?

– Чтобы попытаться убедить его прийти к соглашению с Цезарем. Или уговорить его удалиться в Испанию и переждать там какое-то время. Интуиция мне подсказывает, что, несмотря на Катона и чокнутых boni, сенат вполне может пойти с Цезарем на компромисс, если решит, что полагаться на Магна глупо. Сенаторы считают Магна своим солдатом, способным побить Цезаря.

– Похоже, – задумчиво сказал Аттик, – ты уверен, что выиграет не Магн.

– Мой брат в этом уверен, а он знает, что говорит.

– Где сейчас Квинт?

– Он здесь, но отправился в город. Хочет выяснить, не улучшился ли характер у твоей сестры.

Аттик расхохотался до слез:

– У Помпонии? Не улучшился ли характер? Скорее Помпей помирится с Цезарем, чем это произойдет!

– И почему мы, Цицероны, не можем жить в ладу с женами? Почему они у нас такие мегеры?

Аттик, будучи великим прагматиком, счел нужным объяснить:

– Потому что, мой дорогой Марк, и ты, и Квинт женились не на женщинах, а на деньгах. Претендовать на иное вы с ним не могли по рождению.

Поставленный таким манером на место, Марк Цицерон спустился с Пинция к Марсову полю, где небольшой контингент его киликийских солдат разбил лагерь в ожидании своего скромного триумфа. Цицерон направлялся к той самой шлюпке, прилепившейся к яхте.

Помпей с ходу отверг предложение удалиться в Испанию.