Цезарь в тесте

В доме работал лифт, и я рискнула воспользоваться им, что с моей стороны равнялось подвигу. Кабинка была зеркальная, и пока я поднималась на нужный мне этаж, успела внимательно себя разглядеть. Женщина как женщина, даже очень ещё ничего! Светлый свитерок и темная юбка. Неброский макияж и короткая стрижка русых волос. И вовсе не худая, а стройная. И не уродина, а всё-таки симпатяжка! Я расплылась сама себе в улыбке. И чего этой бодибилдинговой сосиске не понравилось?

Я нажала на кнопку звонка и где-то в глубине квартиры зазвучала приятная мелодия. Звуков приближающихся шагов я не услышала, зато потемнел глазок — меня в него рассматривали.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Это Ламанова. Я Вам звонила.

Защелкали замки, звякнула цепочка. В дверях стояла молодая женщина лет около двадцати пяти, в элегантных брючках и синей кофточке. Блестящие тёмно-каштановые волосы, ниспадающие волной на плечи, обрамляли удивительно чистое белое лицо. В старинных романах это называлось благородной бледностью. Кожа была настолько тонкой и прозрачной, что сквозь неё лучилась голубизна сосудов. Длинные закрученные ресницы скрывали в глубине своей большие доверчивые глаза цвета свежесваренного кофе. Ненакрашенные, но яркие пухлые губы завершали эту сочную роковую красоту.

«Больше в зеркало смотреться не буду!» — обречённо решила я.

Сбоку, из-за её ноги, вылезла кудрявая рыжая головка и вытаращила на меня любознательные глазёнки.

— Саша, ну куда ты лезешь? — ласково упрекнула его мама и кивнула мне, — Проходите.

И голос у неё был необычный. Тёплый, грудной.

«Разве таких женщин бросают? — подумала я в недоумении. — И что этим мужикам в конце концов нужно? Да за это убивать надо! — почему-то разозлилась я.

— Вот и убили, — поддакнул внутренний голос.

— Но ведь она не «цезарь», — не согласилась я.

— А кто? Невеста из теста? Или жена без места?

— Так, всё! Не отвлекаться, — задавила я внутрь этот противный голос. Меня всегда раздражает его спокойное ехидство, лишающее уверенности».

Прихожая была непривычно большая. А на стене, напротив двери, висела картина, которая сразу бросалась в глаза. Огромный, во весь рост портрет мужчины. Он стоял как-то полубоком, засунув руки в карманы брюк. Из-под распахнутого пиджака виднелись жилетка и рубашка с галстуком. Тёмные длинные волосы были туго стянуты на затылке и спадали на шею хвостиком. Шотландская бородка без усов серебрилась проседью. Тонкие губы, острый нос и взгляд из-под прищуренных глаз, внимательный и цепкий.

— Это наш папа, — пояснила Инночка, видя мой интерес. — Автопортрет. Проходите в комнату.

Малыш не отставал от нас ни на шаг. На вид ему было года четыре.

— Как дела, дружочек? — обратилась я к нему.

— Хар-рашо! — ответил он, но спрятался за маму.

— Это он сперва такой скромный, а чуть пообвыкнется, проходу не даст. Прилипает, как жвачка. Так, — сказала она ему строго, — иди в свою комнату, посмотри мультики, а нам с тётей надо поговорить.

— А Вы пр-равда едите стоя? — спросил он то, что мешало ему жить последний час.

— Правда, — засмеялась я. — И лёжа тоже.

Он радостно захихикал и убежал к себе.

— Это ему послышалось что-то, — пояснила молодая мама. — У Вас имя необычное, я, честно говоря, и не запомнила его.

Я протянула ей своё удостоверение.

— Евстолья Анатольевна, — прочитала она вслух. — Я и не слышала такого. А зачем Вас так назвали?

Хороший вопрос! Ну, не объяснять же ей, что это я сама себя перекрестила.

— Ой, я сейчас чай поставлю! — замяла неловкую паузу хозяйка. — Вы присаживайтесь, — а сама пошла на кухню.

Комната тоже была большая. Одну стену занимал шкаф, забитый книгами. По другую сторону стояли диван и кресла из чёрной кожи. Музыкальный центр, плазменный телевизор. Шикарно.

— Дети — такой забавный народ, — сказала Инночка, вернувшись из кухни. — С ними не соскучишься. Помню, я как-то песню крутила, и там были такие слова: «А любовь, а любовь…». Сашенька потом весь день ходил, пел: «Альбом, альбом…» Так ему послышалось.

Она радостно заулыбалась. Как и все мамы, она считала своего ребёнка гениальным и поэтому рассказывать о нём могла бесконечно.

— А когда он был маленьким, мой папа учил его стишкам. Они с дедом очень дружат. Помните, у Заходера «Кискино горе»?

Плачет киска в коридоре.

У неё большое горе.

Злые люди бедной киске

Не дают украсть сосиски.

Сашеньке не удавалось правильно запомнить строчки. Всё у него выходило не так. То «плацит в калидоле киська», то просто «кися плацит». А потом вдруг засмеялся и выдал:

Киська в калидоле плацит.

Уланила в лецьку мняцик!

Инночка всё рассказывала и рассказывала о своём малыше, и я поняла почему. Она не хотела, а вернее, боялась начинать разговор о смерти своего бывшего мужа и его сестры. И всячески оттягивала время.

— Вы же знаете, как дети плохо едят, — продолжала Инна. — Какие только мы тут цирковые представления перед ним не устраивали! И рожицы корчили, и на голове стояли, пока у него от удивления ротик не откроется. И вот тут надо было успеть засунуть в него очередную ложечку кашки. А однажды дедушка придумал гениальный ход.