Тщеславие

А еще Лору было жалко. Она звонила или приезжала — маленькая, хрупкая, несчастная, дорого одетая и со вкусом накрашенная — и начинала бесконечную историю о своих личных проблемах. Все-то складывалось у нее — хуже некуда: последнее время начальник ее к ней окончательно охладел, он больше не приставал к ней вечерами, не помогали ни ажурное нижнее белье, ни ласковое слово; он зажимал на личные нужды всю директорскую зарплату, а бедная Лора тратила свою, секретарскую, на продукты и на новые рубашки, и портила маникюр ручной стиркой, и готовила после работы ужин, пока его пышное тело возлежало в кресле против телевизора. Вдобавок на работе никтошеньки не знал об их совместном житье-бытье, это позволяло Сергею безнаказанно пользоваться личным автомобилем, что называется, в одно рыло; Лора тряслась в метро и в троллейбусе, туда и обратно, пока сожитель ее покуривал, развалясь в мягком салоне директорской иномарки, и снисходительно беседовал с шофером о политике.

А Толик, подстрекаемый своей мамочкой-мегерой, стал категорически настаивать на разводе, и вот она, Лора, всерьез засобиралась к себе за город. Но за городом — что за жизнь? Никакой жизни. Квартирка маленькая, кухня на грузовой лифт похожа, зимой — пятнадцать градусов в комнате, сифонит изо всех щелей, мебелишка плохонькая, бабушкино наследство, старая вся, облезлая, дверцы скрипят, сквозь диванное покрывало — пружины в бок, а уж ванная! О ванной и вспоминать противно — плитка поотвалилась, краны все, как один, протекают, а на потолке — не плесень даже, а скорее ил, склизкий, густой, черный. Да еще электрички эти проклятущие — хуже смерти самой, вечно к ней, к Лоре, пристают какие-то полупьяные идиоты всех мастей, Господи, как страшно быть такой хорошенькой!

В общем, все складывалось из рук вон плохо, а кому пожалуешься? Вот и получалось, что, кроме нас со Славой, жаловаться было больше некому.

— Ой, ребята, с вами так хорошо! — восклицала Лора, опуская долу свои пребольшие серые очи, обрамленные густо накрашенными ресницами. — Я с вами прямо душой отдыхаю! А то у меня тут…

Дальше обычно следовали подробности того, что «тут у нее», Слава гадливо морщился, но, как человек воспитанный, помалкивал или говорил дежурное:

— Да брось ты! Не бери в голову!

Лора сразу как-то успокаивалась, улыбалась виновато: извините, мол, напрягаю, а потом начинала петь хвалу Славе или мне (Славе — чаще), благодарила за терпение и понимание, и Слава начинал потихонечку подтаивать.

Как только он начинал подтаивать, то тут же и начинал говорить, громко и вдохновенно, сначала о чем-то постороннем, потом плавно переходил на себя, любимого.

— И что за мужики у тебя? — спрашивал он с укоризной. — Я бы никогда…

После чего следовала, как правило, долгая нравоучительная тирада о Славином понимании семьи и брака, о «хорошо» и о «плохо», и об обязательном пункте брачного контракта — детях, ради которых все, собственно, и устраивается, а если их нет, то и смысла нет в совместном проживании, бросать все надо к чертовой матери, и как можно скорее. А Лора слушала, восторженно смотрела на Славу сверху вниз: «Счастлива будет та женщина, с которой…», поддакивала, кивала, а под конец произносила что-либо монументально-вульгарное. Однажды, например, когда Слава рассказывал нам, каким отличным отцом он станет со временем и как много внимания будет уделять своим детям, обязательно — двум сыновьям, благодаря отличному рабочему графику (полдня утром или вечером, а следом — два полноценных выходных), Лора сделала ему очень рациональное предложение. Взмахнула ресницами («Любовь по-латински, Фимка, слово Amor, и глазами так…»), изрекла: «Давай я тебе ребенка рожу! Я не очень люблю с детьми возиться, вот и получится — день мой, два — твои!» Слава оторопел и поначалу даже не нашелся что сказать, но Лора была вовсе не так глупа, как хотела показаться, она тут же благополучно оборотила все в шутку и увела разговор в сторону.

Совсем не то было, когда мне доводилось остаться с Лорой наедине, она всегда искренне потешалась над Славиными тирадами о нравственности и морали.

— Он, конечно, милый мальчик, — говорила Лора со смехом, когда мы посиживали на чьей-нибудь кухне, па моей или на Лориной, за бутылочкой пива, — только больно уж он наивный. Его как мужчину и воспринять-то трудно, совсем он еще маленький, не понимает, как оно в жизни. Где это он видел женщину, которая ушла бы просто так, в никуда? Так не бывает. Женщина может только поменять одного любовника на другого. Ну, сама посуди, Надь, какая же баба согласится по доброй воле жить одна, если есть возможность — с кем-то?

А Слава тоже был не в восторге от Лориного навязчивого присутствия. Стоило ей наконец удалиться, и он испускал громкий вздох облегчения и цитировал из анекдота: «Кто такой зануда? Человек, который на вопрос, как у него дела, начинает рассказывать, как у него дела».

Вот и сейчас, во время похожей на фруктовую тянучку лекции по БЖД (а если по-русски, то по технике безопасности), Слава искренне возмущался по поводу Лориного странного звонка.