Тщеславие

— Да нет, что вы! Он вообще не пьет почти. Его потому так и развезло. С непривычки, наверное, — ответил Герман приветливо.

— А… Тогда понятно… — подобрела мама и бросилась разводить «бедному мальчику» марганцовку.

Я попробовала блин. Блин был очень вкусный.

— Здорово! — сказала я восхищенно. Сама я печь блины совершенно не умела, они подгорали, прилипали к сковородке и рвались и были комом все, как один.

— Это меня в армии научили. В учебке, — скромно опустил глаза Герман. — Мы же там экзамены сдавали даже.

— Здорово! — опять сказала я. Я чувствовала перед Германом некоторую неловкость. После вчерашнего. И весь мой словарный запас от этого смущения забылся как-то, выдохся, осталось только несколько дежурных звукосочетаний типа «ага», «ого», «неужели» и «здорово», совершенно непригодных для построения полноценной фразы. Поэтому я старалась побольше жевать. И кухню разглядывала. Кухня была не слишком велика, но и не мала — так, серединка на половинку. А вообще-то приличная была кухня — гарнитурчнк миленький такой, в розочках, светлые моющиеся обойки, холодильник новый совсем, большой, жалюзи на окошке и громоздкий пыльный кактус на подоконнике, в корзинке плетеной. Благопристойная такая кухонька средней руки. Но… потолок был давно не белен обои давно не мыты; после вчерашних приготовлений к линолеуму можно было легко прилипнуть. И раковина была вся коричневая внутри, словно ее вообще никогда не чистили, и дверцы шкафчиков были забрызганы, и вокруг электрических конфорок лежал густой слой застаревшего жира. В общем — поле непаханое. Если уж браться за хозяйство, то, безусловно, есть где развернуться. А за хозяйство браться надо, раз уж мне придется здесь некоторое время пожить…

От сих смиренных и вполне благопристойных мыслей оторвала меня моя любопытная мама. Ей стало крайне интересно, когда и на чем мы собираемся перевозить сюда мои вещи.

— Не беспокойтесь, это не проблема, — опять вежливо отозвался Герман. — У Пашиного брата, у Андрюхи, «козел» есть. В него все влезет запросто. В следующие выходные и съездим.

— А зачем же до выходных ждать? Наденьке здесь и надеть будет нечего! — возразила мама.

— Да я в будни не могу, мне же на работу завтра.

— Как на работу?! — Мама вскинула тонко выщипанные по случаю торжества бровки. — А вы разве никуда не поедете?

— Зачем? — не понял Герман.

— Ну… В свадебное путешествие.

— Да я об этом и не подумал как-то, — промямлил Герман. — Да и отпуск мне сейчас не дадут, у нас там проблемы кой-какие. Если не подсуетиться, то даже счет арестовать могут.

Мама обиженно промолчала.

— Да ладно, мам, это ерунда, — встряла я с примирительной речью. — Я домой завтра сгоняю, самое необходимое заберу. А остальное — в выходные, на машине. Хорошо?

— Как знаешь, — буркнула мама. Она была явно недовольна. Мы не соблюдали традиций.

— Мам, да я и не хочу никуда ехать, — продолжала я искательно. — Я лучше тут побуду, попривыкаю… Ну его, это свадебное путешествие. И так на свадьбу денег вон сколько ухлопали!

Мама только рукой на меня махнула, надулась — делай, мол, как знаешь, это теперь не моя забота.

Тут из санузла возвратился на свет Божий Паша.

— У вас газировочки не осталось? — спросил он виновато, и Герман полез в холодильник, откуда извлек почти полную бутылку кока-колы. Мама засуетилась вокруг Паши, пытаясь впарить ему стакан с разведенной марганцовкой. Паша отнекивался, мама — увещевала, и вопрос о свадебном путешествии был сам собой снят.

А я сидела, молча таращилась в окно, на бледно-серые московские башни, на волнообразную июньскую зелень, эти башни обрамляющую, на полупрозрачные, призрачные, легкие-легкие облачка, развешанные в небе, и думала: «Вот и все… Значит, я буду так жить».

— Ой! — Мама вдруг резко обернулась в мою сторону, — Я и забыла совсем! Тебе же вызов пришел!

— К-какой в-вызов? — спросила я, слегка заикаясь, и голос мой стал совсем-совсем четким.

— Какой-какой! Из института! — ответила мама.

— К-когда?

— Да помнишь, вы за платьем ездили? Ты еще отравилась потом. Вот я и забыла…

Глава 7

— И что за институт?

— Да так…

— Ну а все-таки? Ты мне раньше не рассказывала.

— А ты и не спрашивал.

— Сдаюсь, тебя невозможно переспорить. Только что же это за секрет такой?

— Почему секрет? Не секрет. Просто я поступать, наверное, не стану.

— Почему?

— Ну… Я, когда документы сдавала, не знала же, что замуж выйду.

— А при чем здесь замужество?

— В принципе — ни при чем. Просто мне уже как-то неохота…

— Почему?

— По кочану.

— Ну ладно… Не сердись. Я не хотел тебя обидеть. Я просто хотел узнать, что за институт.

— Литературный.

— И на кого же там учат? На литературоведа, что ли?

— Не совсем. Хотя что-то общее есть, безусловно.

— Тогда на кого же? На библиотекаря?

— Холодно.

— На учителя литературы-русского?

— Еще холоднее.

— А все-таки?

— Как бы тебе сказать… На литературного работника.

— И что же эго за профессия такая, литературный работник? Что он должен делать-то.

— Писать, разумеется.

— Что писать?

— Книги.

— Это писатель, что ли.

— Получается, что писатель.

— Разве можно научить быть писателем.

— Нельзя.