Тщеславие

Димку возмущало коварство и лживость конкурентов, его нугро жёг праведный огонь. Димка в этот момент был как борец с безнравственностью, любящий по выходным поползать голым с кляпом во рту на поводке у мальчика-подростка, а в рабочее время произносящий возмущённые речи о низком моральном уровне работяг, пьющих пиво у метро после трудового дня. Димка совсем позабыл о том, что и сам не совсем, прямо говоря, автор своих рассказов. Но разве должен отвлекаться на такие мелочи человек, охваченный желанием добиться правды? Димка чувствовал, что обязан раскрыть людям глаза, а заодно отстоять свои интересы.

Вернувшись с почты, Димка заперся в комнате. Саши и Марата не было. Димка спрятал в рюкзак запечатанные конверты с экземплярами разоблачительного письма и фотографиями Яши. «Ну, ребятки, вы у меня попляшете», — с удовольствием думал он. Он чувствовал прыгучесть и силу, языком нащупывал клыки. Оставалось анонимно подсунуть конверты под дверь каждого из членов жюри.

Вот только на Маратика у него компромата нет. Ну ничего, он и до него доберётся, а пока этих троих выключит. Димка потирал руки, он был взбудоражен, с трудом сдерживал себя от того, чтобы вдруг не подпрыгнуть без всякой причины или не запеть во весь голос. Или ещё что.

Итак, насвистывая и пританцовывая на асфальтовых корнях, Димка незаметно для себя оказался в самом дальнем уголке парка, куда никогда раньше не забирался. Там была старая детская площадка: подгнившая избушка с давным-давно выкрашенными в разные цвета брёвнами, деревянный, треснувший посередине истукан-медведь и торчащая из земли длинная железная труба с ржавым колесом наверху. К колесу был привязан толстый канат, из-за чего вся конструкция напоминала виселицу с картинок из учебника истории. На таких в средневековье умудрялись повесить по многу человек за раз. На канате болтался сказочник.

Не повешенный, конечно. Держась за канат, сказочник разбегался и поджимал ноги. Колесо крутилось, сказочник кружился вокруг столба. Для этого конструкция и была предназначена, а то, что на виселицу похожа, — случайное совпадение.

Сказочник снова и снова продолжал разбегаться, поджимать ноги и крутиться на полуистлевшем канате каким-то диким, мятущимся маятником. Разбегался и крутился, разбегался и крутился.

* * *

Димка смотрел на сказочника минуту-другую, а потом пошёл обратно в свою комнату. В комнате он принялся писать. На этот раз не донос. Димка старательно выводил буквы, но мысль опережала скорость руки, и буквы соскакивали, наезжали друг на друга. Тогда Димка осаживал их, и они снова становились разборчивыми.

Он писал о море и песке. Писал про то, как они с Юлькой валялись на пляже. Про то, как на песчаном дне дрожала сетка солнечных бликов, а стаи рыбок танцевали, причудливо меняя направление, словно девушки из синхронного плавания. Писал о волнах, идущих на берег одна за другой, о том, как представлял, будто волны — это враги, а он — предводитель армии берега. И вот он видит приближающиеся волны и кричит своим воображаемым воинам: «Они хотят смыть нас, поглотить, но им не удастся! Их белые кони стукнутся о нас грудью и рассыплются на тысячи пенных клочков. Они упадут перед нами и будут лизать наши ноги! Они покорили много берегов, но наш им не по зубам!» У Димки с детства страсть произносить речи перед воображаемым войском. А потом Димка бросался в самую большую волну. Рассекал её телом и отдавался ей одновременно. Сильные, плотные потоки вихрились вокруг него, Димка забывал воинственный настрой и представлял, что в море бушует вечеринка и пену от тысяч литров шампанского выносит на берег. А может, просто дочери Посейдона играют в ванне… Когда море было тихим и струилось вдоль берега, казалось, что водная гладь — это широченный подол платья великанши, ушедшей за горизонт. Она сделает ещё шаг, и море-подол уползёт вдаль, следом за ней.

Димка освоил доску с парусом. Поначалу валился в воду, но вскоре научился держать равновесие и даже разворачиваться двумя способами. Ему нравилось перетягивать парус у ветра, иногда почти повисая на гике, нравилось, как доска летит по воде, оставляя бурлящий след.