«Я не должен был целовать тебя. Прости, что не удержался, и теперь ты мучишься, не зная, как быть дальше. Ничего не нужно делать. Правда. Все гораздо проще. Мы можем быть друзьями. Я тоже хочу, чтобы ты осталась в моей жизни. Просто так. И меня не нужно прикармливать обещаниями, я понимаю, что ты в отношениях. Было бы глупо ждать этого. Спокойной ночи. Пиши, если понадобится компания. Или купоны на бабл-чай:) М.»
Я уснула на диване, прижав к груди телефон. С горящими щеками и обрывками той песни в голове, которая звучала в машине Митчелла:
Утром мы с Дереком встретились за завтраком. Я снова ждала от него какой-то выходки. Но он был сам на себя не был похож. Подавленный и тихий. Его глаза покраснели, руки дрожали, он блуждал по кухне, словно забыл, зачем пришел. В итоге склонился над кофеваркой и долго стоял так совершенно неподвижно, будто был высечен из камня.
– Что-то случилось? – спросила я.
Он не ответил, только утер лоб дрожащей рукой.
Тем утром ему сообщили, что умер его отец. Мистер Линч был совсем еще не стар, энергичен, полон сил, но коронавирус подкосил его так сильно, что врачи ничего не смогли сделать.
Известие застало нас врасплох. Дереку пришлось срочно уехать в Вексфорд. Я поехала за ним через два дня, когда наспех закончила дела на работе.
Я выпала из жизни на неделю, занимаясь организацией похорон. Все свалилось на мои плечи, потому что мать Дерека тоже слегла с коронавирусом, а сам Дерек заливал в себя алкоголь с утра до вечера – и, признаться, я была этому рада. Пока он пил, он не мог делать со мной то… что обычно делал.
Митчелл часто писал мне, и его сообщения были моим единственным источником радости посреди царства траурных приготовлений. Мы говорили обо всем на свете. О моих статьях, о его спортивных увлечениях (я была права, заподозрив в нем атлета: Митчелл по выходным играл в регби в местном любительском клубе); о любимой музыке и о планах на лето. Я хотела побывать в Барселоне, увидеть легендарную Саграда Фамилию и зайти в музей Пикассо. Митчелла влек Маршрут 66 или, как его еще называют, Дикий Атлантический Путь: дорога вдоль западного побережья Ирландии, пролегавшая среди скалистых обрывов. Мы болтали о корейской кухне и корейской музыке. Ему нравилось и то, и другое.
Митчелл рассказал, что означает его татуировка в яремной ямке – почему-то она интересовала меня больше остальных. Однажды он потерял сознание на улице, прямо напротив ресторана Джуна. Джун помог ему прийти в себя и без конца повторял, что все будет хорошо – если не сегодня, то завтра точно.
Митчелл не флиртовал со мной, не делал неудобные намеки. Я чувствовала себя комфортно, общаясь с ним. Будто мы дружили с детства – вот насколько. Но в мыслях я снова и снова возвращалась к той ночи, когда он поцеловал меня. Вспоминала, как ощущалась его кожа и щетина подбородка под моими пальцами. И как он касался меня, пока целовал.
Совсем не так, как Дерек.
Думая о Митчелле, я чувствовала непонятную тоску, словно забыла что-то драгоценное в трамвае, и трамвай уже уехал и не догнать. Эта тоска накатывала на меня волнами, и порой я просто захлебывалась в ней.
Мы с Дереком вернулись в Дублин через две недели, и я первым делом позвонила в «Кей-Таун» сделать заказ. Попросила суп, рисовые пирожки, мороженое со вкусом зеленого чая и… «ангельские крылья». Мне нужно было увидеть Митчелла. Просто постоять с ним на пороге пару минут. Дерек был дома весь вечер, но смотрел матч наверху и не спускался.
Весь день я места себе не находила, зачем-то нарядилась и накрасилась сильнее, чем обычно. Завила волосы и надела нескромное короткое платье с глубоким вырезом. Мне хотелось, чтобы сегодня, когда мы увидимся после долгой разлуки, Митчелл был впечатлен. Хотелось почувствовать его взгляд на моем теле и снова убедиться, что напряжение между нами – не плод моей фантазии.