– Ты не скучаешь по богатству? – спросила я у Митчелла, вытянув ноги и шевеля пальцами перед камином.
– Бывает, – ответил он. – Особенно когда случаются паршивые дни или смертельная усталость. Но потом я вспоминаю, что у всего есть изнанка. Что за красивую жизнь придется слишком дорого заплатить, а раз так, то не пошла бы она к черту… И потом, смотря что считать богатством. Можно просыпаться в самом дорогом пентхаусе города, начинать утро с бутылки «Кристалла» и жить с постоянным чувством в подкорке, что ты можешь потерять все в любой момент. Тебя или арестуют, или прихлопнут – и это только вопрос времени. Либо же ты можешь просыпаться в месте попроще, «Кристалл» будешь пить, скажем, раз в полгода, и чтобы заработать на жизнь, тебе придется хорошенько попотеть. Но спать ты будешь спокойно, и совесть твоя будет чиста. У меня была возможность сравнить первый вариант со вторым, и я однозначно выбираю второй… Ну а ты? Скучаешь по богатству? – спросил он.
– Смотря что считать богатством, – повторила я его фразу. – Иногда мне хочется крабов. Большую тарелку. В сливочном соусе. И еще спустить зарплату на драгоценности. Или купить какой-то немыслимо дорогой плащ от Берберри. Но обладание чем-либо – это самообман. Крабы не поднимут твою самооценку. Бриллианты не докажут, что ты заслуживаешь любви. А плащ не утрет слезы. В итоге выходит, что самое важное – это отношения с теми, кто нас любит и кого любим мы. Это и есть богатство.
– Глубокомысленно, – сказал Митчелл. – Но, черт, теперь мне тоже захотелось крабов в сливочном соусе.
– А мне «Кристалла», – сказала я.
– Думаю, пока у нас есть мой шкаф с одеждой, мы не пропадем.
Я рассмеялась, пихнула его локтем в бок.
– Почему ты до сих пор все не распродал? Любовь к хорошим шмоткам? – подначила его я.
– Вообще-то уже распродал большую часть, – ответил Митчелл. – Это скромные остатки, которые не занимают много места. Ну и приятно знать, что если мне вдруг приспичит выпить «Кристалла», то я знаю, что делать.
– Расскажи еще что-нибудь. У тебя были дорогие машины?
– О да, и не только машины. Дома, антиквариат, предметы искусства, яхта…
– Правда? У моих родителей тоже есть яхта. Может мы даже однажды проплывали мимо друг друга жарким деньком где-нибудь в районе Дан-Лири?
– Надеюсь, что нет, потому я бы тебе вряд ли понравился.
– Это почему? Дай угадаю, ты вечно был пьян в хлам, нос в коксе, и десять девчонок висели на тебе как пиявки?
Митчелл рассмеялся, сверкая в полумраке улыбкой.
– Почти фотографическая точность. Кроме кокаина. Я никогда не употреблял тяжелые наркотики.
– Что останавливало?
– Видел, чем это обычно заканчивается. А ты? Пробовала?
– Как-то раз, еще в университете, покурила марихуану. Организм не простил: рвало и было так плохо, что казалось, все, конец.
– Значит косяк был слишком крепким. Если на сленге, то ты «поймала бледного».
– Я предпочитаю выражение «felix culpa», – усмехнулась я. – Потому что именно в ту ночь поняла: к черту наркотики. Как отрезало.
– И прекрасно. Я представляю тебя под наркотиками где-нибудь на студенческой пьянке, и, честно, меня бросает в холодный пот, – сказал Митчелл. – Женщины под наркотиками – слишком легкая добыча.
В тот момент я подумала, женщины – всегда легкая добыча. Даже если они трезвы, осторожны и бдительны. Немного манипуляций, газлайтинга, шантажа, ласковых угроз – и сама не поймешь, как это произошло. А потом еще и винить во всем будешь только себя.
Есть хищники, которым не нужны ни нож, ни удавка. Они не караулят за углом, не набрасывают мешок на голову, у них нет клыков и когтей. Но у них есть особое умение: хорошо подвешенный язык. Они, как пауки, искусно плетут паутину, в которую ты влетаешь и из которой уже не выберешься живой.
В ту ночь я снова увидела кошмар. Такой реалистичный, что плакала во сне. Ко мне снова явился Дерек. Он весь был окутан серым туманом, но я знала, что это он: слышала его голос и чувствовала запах его одеколона – приторно-сладкий, с какими-то ядреными специями.
Он коснулся моего лба, но я не смогла сбросить его руку: Дерек, как черный маг, навел на меня какие-то страшные чары, и меня парализовало полностью.
«Я так скучаю по тебе, малышка, – проговорил Дерек, лаская мое лицо, засовывая пальцы мне в рот, похлопывая по щекам. – И ты скучаешь, я знаю это. Ты решила заставить меня ревновать, связавшись с этим отбросом, и у тебя получилось. У тебя это отлично получилось. Но мы оба знаем, что этот молокосос со мной рядом не стоял. Отброс, вообразивший себя твоим избавителем. Ты лежишь рядом с ним с ровным лицом и сухой киской. А он наверно еще и спрашивает, можно ли тронуть тебя пальцем. Может, даже просит подписать согласие на соитие? – Дерек глухо рассмеялся, взял прядь моих волос и намотал ее на свой кулак. – А потом, помяв тебе слегка сиськи, десять раз сказав «простите», «извините», «позвольте» и «моя госпожа», он слезает с тебя и шепчет в ушко милые банальности. И это то, о чем ты мечтала?»
«Катись ко всем чертям, проклятый психопат», – ответила я, но изо рта вышла только слюна, густая и горькая.