Читаем Цифровые грезы полностью

Цифровые грезы

«Компьютерные гении» Южной Америки… «Короли сети» богатой маленькой страны…Заниматься политикой тут – глупо и опасно. Удобнее – да и приятнее – заниматься «цифровым искусством». Ведь за искусство платят хорошие деньги, и оно всегда остается свободным!«Стиль – и стильность, анархизм – и цинизм», – сказал об этой книге журнал «Bizzare».Нужны ли комментарии?

Эдмундо Пас Сольдан

Современная русская и зарубежная проза18+

Эдмундо Пас Сольдан

Цифровые грезы

СИБЕРИАНОС И ОХОПОЙИНОС – по разным причинам и более чем по просто причинам.

АЛЬФРЕДО, ДИЕГО, ДРАГО И СЕРХИО – потому что конец заложен в начале.

БРАТЬЯМ ТЕХАДА – за то, что обучили меня, не обучая.

Никакой образ не есть истина.

Фома Аквинский

Убедитесь в отсутствии тени перед объектом.

Совет в учебнике по фотографии XIX века

…возвращенные обратно в мир словно серебро, по крупицам собранное из Невидимого, чтобы создать образы того, что постареет, исчезнет, разрушится или загрязнится.

Томас Пинчон, Вайнлэнд


1

Все началось с головы Че и тела Ракель Уэлч, с содроганием припомнил Себастьян, разглядывая фотографии своего медового месяца, откуда непостижимым образом исчезло изображение, должное соседствовать с изображением его жены. Оно пропало с фотографии на белом песчаном пляже в Антигуа: утопающие в море слепящего солнечного света тела; Никки, подставляющая безжалостному глазу камеры влажную загорелую кожу и тонкие ниточки ярко-желтой лайкры, призванные убедить окружающих в наличии бикини. Испарилось с фотографии у входа в супермодернистский отель, являющий современное представление взглядов архитекторов девятнадцатого века на средневековую крепость: Никки с фотоаппаратом в левой руке, правая горизонтально повисла в воздухе, обнимая некую бесплотную сущность – того, кто был с ней на Карибах во время медового месяца, вернулся обратно жив-невредим и внезапно обнаружил, что все признаки его пребывания под палящим тропическим солнцем тщательно стерты. Не осталось ровным счетом ничего – ни следа от его путешествия по бескрайним трепещущим саргассам.

Сидя у себя в комнате на кровати среди наваленных поверх голубого с огромным солнцем в окружении звезд одеяла многочисленных фотоальбомов, Себастьян медленно ощупывал свое тело, словно пытаясь удостовериться в собственном существовании и в том, что все это не сон – ни его, ни чей бы то ни было, куда он умудрился угодить каким-то непостижимым образом. Он также исчез с фотографий на стенах и на письменном столе – лишенные присутствия человека пейзажи, сами будто пустые рамки из потемневшего серебра. Нужно бы проверить и остальные альбомы. Только вот страшно открыть их и убедиться, что его нигде нет. Кого? Все началось с головы Че и тела Ракель Уэлч.

Утром в тот вторник, одиннадцать месяцев назад, Себастьян трудился в отделе графического дизайна редакции «Тьемпос Постмодернос», или «Постмо», наводя последний глянец на «Фаренгейт 451» – еженедельный журнал, чей первый номер на шикарной бумаге с яркими переливчатыми цветами (преобладали розовый, кричаще-желтый, бирюзовый и оранжевый) готовился к выходу в воскресенье. Худой, с ввалившимися глазами, «Мальборо» в зубах, впившись взглядом в монитор своего G3, Себастьян водил мышью и щелкал клавишами различные комбинации букв и цифр – команды, необходимые, чтобы фотография Фокса Малдера для первой страницы обложки в интерпретации Adobe PhotoShop обрела на экране вид негатива: темная тень – вместо ореола света вокруг его головы, черные волосы переродились в желтоватые вангоговские, а пурпур – да здравствует пурпур! – пусть таким и останется. Рядом за таким же G3, покусывая черную сигарету, устроился Пиксель – рыжий бородатый толстяк. Пальцем левой руки он ковырялся в пепельнице и лениво растряхивал и размазывал по столу ее содержимое – эдакий новоявленный Джексон Поллок.[1] Пепел – очень забавная шутка, если конечно знать, что с ним делать. В деревянной рамке стояла черно-белая фотография его отца в двадцать шесть лет, отмечающего окончание факультета права в Сукре: в руках пиво, а во взгляде предвкушение будущих побед в самых запутанных делах. На экране G3 замерли две фотографии Ракель Уэлч; на одной она в роскошном старинном платье, а на другой выбирается из бассейна в прилипшей к телу мокрой рубашке – обалдеть можно, какие буфера! Это был скринсейвер Пикселевского компа.

– Не представляю, что делать. А Элисальде и не торопится убираться. Что за манера тянуть время? Ума не приложу, почему его еще держат?

– Скажи Джуниору, что он уже достал своим пуританизмом – мы потеряем кучу воскресных читателей. Многие покупают газету только ради этой обнаженки.

– Дело не столько в нем, сколько в его сестрице.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Доктор Гарин
Доктор Гарин

Десять лет назад метель помешала доктору Гарину добраться до села Долгого и привить его жителей от боливийского вируса, который превращает людей в зомби. Доктор чудом не замёрз насмерть в бескрайней снежной степи, чтобы вернуться в постапокалиптический мир, где его пациентами станут самые смешные и беспомощные существа на Земле, в прошлом – лидеры мировых держав. Этот мир, где вырезают часы из камня и айфоны из дерева, – энциклопедия сорокинской антиутопии, уверенно наделяющей будущее чертами дремучего прошлого. Несмотря на привычную иронию и пародийные отсылки к русскому прозаическому канону, "Доктора Гарина" отличает ощутимо новый уровень тревоги: гулаг болотных чернышей, побочного продукта советского эксперимента, оказывается пострашнее атомной бомбы. Ещё одно радикальное обновление – пронзительный лиризм. На обломках разрушенной вселенной старомодный доктор встретит, потеряет и вновь обретёт свою единственную любовь, чтобы лечить её до конца своих дней.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза