Всю дорогу они молчали, Себастьян похлопывал Пикселя ладонью по колену, не обращая внимания на бивший в лицо через открытое окно ветер и растрепавшиеся волосы. Солнце смотрело на город, облокотившись о рекламные лозунги на стенах домов. Высаженные мэром на проспектах жакаранды быстро проносилилсь мимо — так же как и легко поддающиеся оцифровке лица продавцов, прохожих и мотоциклистов.
В клинике их встретил врач с седеющими усами и повадками игрока в гольф. Он подошел к Пикселю и сказал:
— Мне хотелось бы сообщить вам о смерти отца потактичнее, но я не представляю, как это сделать. Пиксель в сопровождении врача вошел в палату. Себастьян остался на скамейке в коридоре. Что там с пятном в легких его мамы? А папа, когда он собирается приехать? Ох, эти странные связи между родителями и детьми. Эти нити, что могут не причинять хлопот и не напоминать о себе десятилетиями, а потом вдруг снова возникнуть такие же прочные и вечные, как и раньше, проскальзывая в самых нейтральных жестах и фразах. Он ни за что в жизни не хотел бы пережить то, что выпало Пикселю. Не хотел молиться за здоровье любимого существа, обвешиваться амулетами и совершать ритуалы, призванные вырвать больного из прострации, или просыпаться в три часа ночи в холодном поту от кошмаров с несчастными случаями и похоронами.
В общем, его ситуация еще не самая худшая. Себастьян постучал по дереву и потрогал аметист на шее.
Пиксель вышел через двадцать минут и молча обнял Себастьяна затем сказал, чтобы тот ехал к себе, что ему нужно уладить массу организационных моментов, заняться похоронами и так далее и что он предпочел бы делать это сам. Себастьян возразил, что останется. Позвонил в издательство и проинформировал о случившемся Джуниора.
Домой он приехал поздно, выжатый как лимон. В морге Пиксель висел у него на плече и рыдал как ребенок. Себастьян чувствовал себя старшим братом; никогда не думал, что разделит с другом столь интимный момент. Очарование исчезло, когда Пиксель вдруг поднял глаза и уставился на него бессмысленным взглядом, словно увидев впервые в жизни.
— Пиксель, это я. Себастьян.
Пиксель молча изучал его несколько томительных секунд без всяких признаков узнавания. Затем снова повис на плече и зашелся в плаче.
Никки еще не было. Хотел поговорить с Исабель, но не смог ее найти. В итоге заперся в кабинете и занялся ее фотографиями. На одной поместил Исабель и ее спутника — счастливую улыбающуюся пару — на пляж Рио-де-Жанейро. На другой фотографии ее обнимал уже другой мужчина. Себастьян узнал в нем министра сельского хозяйства, молодого технократа, ставленника Монтенегро, женатого на аргентинке. Теперь кое-что стало немного понятнее. В жизни Исабель было два мужчины — муж и любовник.
Так же, как и у Никки?
Какая-то нездоровая склонность примерять все к Никки.
Исабель, несмотря на то, что ему нечасто доводилось ее видеть, вызвала в нем теплоту и симпатию. Он хотел, чтобы она была счастлива. Чтобы не работала в Цитадели, не марала рук, участвуя в зловещей секретной команде властителей тайн. Он вспомнил, как она у себя в кабинете пыталась предупредить его, передать ему срочное сообщение, чтобы он уходил, что пока еще есть такая возможность. Нужно было послушаться.
Подумал о Пикселе, увязающем в компьютерном болоте Nippur’s Call, о НИККИ, спорящей с шефом в его машине, ее лицо отчаявшейся любовницы, которую вот-вот бросят. Может, вся история о шантаже и бывшем муже была высосана из пальца? Уж больно неправдоподобно она звучала.
В какой-то степени Себастьян был рад, что Исабель не оказалось на месте. Что, черт побери, он ей скажет?
Что же делать?
Плеснул себе стаканчик красного вина и включил телевизор. Затем полил цветы, покормил рыбок и снова спросил себя, где же Никки. Пощелкал пультом и остановился на «Тасманском дьяволе» — ее любимый мультик. Ему надоела эта квартира. Нужно, наконец, выплатить первый взнос за приглянувшуюся квартиру по ту сторону реки. Если еще потянуть, то будет поздно — спрос на жилье в Рио-Фухитиво рос не по дням, а по часам.
Сколько спален — одна, две, три? Останется ли он жить с Никки? Будут ли у них дети?
Себастьян вздохнул и отправился в туалет. Вернувшись в гостиную, собрался было плюхнуться на диван, как вдруг заметил нечто странное на большой свадебной фотографии: он пропал и Никки осталась одна, прижимая к себе букет роз (одна из них выбилась из букета и безвольно уронила поникшую головку, в то время как ее подруги бодро торчали, почти касаясь подбородка Никки.)
Он исчез, и Таиландочка осталась одна.
Дрожа от гадкого предчувствия, Себастьян отправился к себе и убедился, что исчез со всех фотографий на стенах и письменном столе, где ныне красовались лишенные присутствия человека пейзажи, сами будто пустые рамки из потемневшего серебра.