Цигун: покой в движении и движение в покое. Том 4: Несказочная сказка

А твое «явное», так сказать «официальное» сокровище – это философия. Именно так ты и будешь представляться людям, именно так ты будешь зарабатывать себе на жизнь. И это гораздо более тонкая и изысканная работа, чем мордобой, даже если его называют искусством. Но, может, ты вообще не захочешь работать. Для тебя это вполне нормально, ибо наша семья достаточно богата, чтобы не напрягаться по поводу куска хлеба.

Так что про мои занятия воинским искусством никто из посторонних не знал. Обучавшие меня наставники обещали отцу никому об этом не рассказывать. Все они были достойнейшими людьми, и я не сомневаюсь, что они сдержали свое слово. Так что до того момента, когда я попал в императорский дворец, мне иногда и самому казалось, что я этого не умею.

Доставили меня тогда во дворец (прошло двадцать лет, а будто было вчера), если не сказать что с почестями, то во всяком случае с некоторым уважением. Я не обольщался, понимая, что я никто и зовут меня никак, и что это уважение было адресовано не мне, а моему отцу. Видимо, сопровождающим (а, может, и конвою) было приказано постараться быть хоть сколько-то любезными. Правда, у них это не слишком получалось, но «кто на что учился». Кстати, те тоже были похожи на ту парочку, которая только что зашла в обеденную комнату. Такие же «каменноликие» и без всякого выражения в глазах. Хуже таких ребят выглядела только тайная императорская служба. У тех глаза были совсем пустые, я бы даже сказал, что они были «безглазые» (про себя я их именно так и называл). Лица у них тоже не было, точнее сказать, у них не было своего лица, ибо они умели придавать ему любое выражение: от сладчайшего до ужасного. Впрочем, все это пустое: у каждого человека своя служба, своя Карма и соответствующее этому выражение лица. И с этим ничего не поделать, разве что принять и забыть. Это я, кстати, понял не тогда, когда занимался философией и не тогда, когда жил во дворце. Это дошло до меня за долгие годы моих путешествий: люди разные, уровень сознания у них разный; прими их такими, какие они есть, и это позволит тебе избежать множества неприятностей, огорчений и переживаний.

Во дворце со мной обошлись тоже достаточно аккуратно. Мне отвели отдельные покои и дали три дня на то, чтобы привести себя в порядок после дороги и привыкнуть к здешней обстановке. Даже девушку прислали на ночь. Видимо, чтобы лучше привыкалось. «Подарочная» девушка была красивая, но мне было точно не до нее. Нужно было сосредоточиться, и я решил немедленно отослать ее. Ну, чтобы не отвлекала. Но потом подумал и решил, что не знаю, кто прислал ее и кого я обижу, отправив ее прочь. Так что я сослался на усталость и оправил ее прочь, но не совсем, а в другую комнату. А сам улегся и «заказал» себе сон: пусть мне приснится все, чему меня учил отец. Наутро я уже не помнил, что мне снилось, так, какие-то урывки, правда, все они были «по теме».

Поев, я отправился гулять в дворцовый парк, который был огромен. Впрочем, я не пытался осмотреть его весь. Если я останусь, то у меня будет время нагуляться. А если я сейчас не сосредоточусь, то точно не останусь. Оставаться мне не очень хотелось, но экзамен я должен был сдать. Ну, хотя бы ради того, чтобы не позорить отца, который почти наверняка был известен тем, кто должен был меня экзаменовать. Империя большая, но настоящих философов в ней можно счесть по пальцам. А мой отец точно настоящий.

Так что гулять я особенно не стал, хотя и хотелось. Я уселся в беседке, стоящей на берегу пруда, в котором плавало несколько больших рыбин, покрытых разноцветными пятнами. Отец как-то рассказывал мне про этих драгоценных рыб. Это были императорские, или парчовые, карпы, стоившие баснословных денег. Оно было и понятно, вывести такую «рыбешку» – сложное дело, требующее не только большого умения, но и очень больших хлопот. Из нескольких миллионов мальков отбирают несколько тысяч; потом их растят; потом скрещивают между собой. Из полученного потомства выбирают несколько рыбешек и растят лет десять, до тех пор, пока они не достигали достаточных размеров. Но зато в конце процесса получаются неописуемой красоты рыбы. Именно такие, какие плавали передо мной в пруду.

Мне больше всего понравилась белая метровой длины рыбина, покрытая почти симметричными ярко-красными пятнами. Отец говорил, что в таких рыбах ценится не только расцветка и размер (рыба длиной менее полуметра вообще рыбой не считается), но и поведение в воде: как карп плавает и даже какая у него «осанка». В общем, рыба должна производить впечатление целостности, естественности и гармонии. Хотя как рыба может быть не целостной и какая у нее может быть осанка, я не понимал.