По дороге отец рассказывал байки, которые Антон слышал десятки раз, а Билан с Другим хихикали и восторгались. Он всегда так — завоевывал людей, даже нет, отвоевывал их у Антона. Стоило кому-то появиться, как он должен был полюбить отца — или исчезнуть, желательно с лица земли. И не любовь ему была нужна, а только обожание, поклонение, восхищение.
Алина бы на это не купилась. И Елена тоже, подумал он. Открыл мессенджер и пролистал ее фотографии. На одной из них она была в коротком топе с открытым животом — смело для училки. Хотя она и не училка. Она непонятно кто.
Он спустился в другой чат, с ALIENATION.
Ему прилетела ссылка.
Дома отец вел себя как обычно, когда хотел произвести впечатление. Парни, не замечая подвоха, пили отцовский виски, слушали отцовские байки и млели в его лучах. Антон тоже хотел бы так — восхищаться им, но он не мог, не мог уже очень давно, с тех самых пор, когда отец забрал его себе — как забирают при разводе посудомойку или книжный шкаф, просто чтобы поделить совместно нажитое, чтобы этой суке-бывшей не досталось чего лишнего. Мало кто знает себе точную цену: квартира на побережье, машина и гараж — вот и все, что досталось матери, вот и все, чему был эквивалентен совместно нажитый Антон.
Отец пошарился под столом, вытащил ключ, открыл шкаф и убрал оружие — место ему было в сейфе, но разве мог он отказать себе в удовольствии демонстрировать его всем и каждому, будь то партнер по бизнесу, приходящая домработница или вот одноклассники сына. Антон подумал: господи, да зачем тебе это, зачем быть самым-крутым-парнем-в-классе, когда ты уже давно перешел в
Билан отпил виски, с видом знатока покатал его во рту, снова напоминая ребенка, который играет в кого-то другого (отца, вдруг догадался Антон), а потом выдал:
— Видели бы меня сейчас родители.
— Вы все равно уже взрослые. Это мы в шестнадцать заканчивали, а вы сидите в своей школе по одиннадцать лет. Этот вон, — кивнул на Антона, — вообще уже двенадцать. Не выходит каменный цветок.
Скорее цветок, чем камень, — вот в чем был главный грех Антона. Был бы еще мухоловкой — но нет, в лучшем случае гиацинт из бабушкиного огорода.
Отец продолжал:
— Так вот, чего бы вас не угостить? Все равно ведь бухаете. Причем всякую дрянь — видел я, что осталось от вашей попойки.
— Я крепкое не люблю. Только пиво. Бельгийское, — чуть надменно выдал Другой.
— Это девочкам оставь. — Отец бросил взгляд на телефон и усмехнулся: — Я сейчас.
Билан налил себе еще виски:
— Крутой у тебя, конечно, батя.
Антон сжал кулак под столом. Увидел сообщение от Алины.
Не ответила.
— Тростянецкая? — заглянул ему в телефон Другой.
Антон пожал плечами:
— Допустим.
Другой покачал головой:
— Зря ты с ней связался. Недальновидно.
Антон знал, что не надо спрашивать, но спросил:
— Почему? Что с ней… такого?
В комнату вернулся Билан. Другой хмыкнул:
— Вот кто в курсе. Расскажи, что с Тростянецкой не так.
— Да она на всю голову.
— Она когда только пришла в класс, ее посадили с Биланом. И она ему на изо банку туши вылила на голову.
— А что случилось-то?
— Рисунок ей мой не понравился, — пожал плечами Билан.
— И что? Это все? Мало ли кому что не нравится. Мне вон чехол твой от телефона стремным кажется.
Другой обиженно прижал чехол с мордой серебристого кролика, расплывшегося в страшной ухмылке.
— Это из фильма, ты не понимаешь. Кстати, а давайте посмотрим?
Отец вернулся в комнату.
— Парни, я погнал. Еду закажете. Захотите заказать что-то еще, обращайтесь к Антону, — он подмигнул.
Антон вышел его проводить, чтобы убедиться, что он уехал.
— Ты куда? Самолет ведь ночью.
— По делам. Да и вам мешать не хочу, нужен я вам.
Надо было обязательно сказать, что нужен, но Антон нарочно смолчал.
— Телок позовите.
Антон увидел, как закрываются ворота, пошел в свою комнату и вытащил пакетик от Пьера, выданный как компенсация за пропавшее.
— Повеселимся, парни.
Доставка приехала вовремя, а вот девочки задерживались. Прошел уже час от мутного фильма про кролика и конец света, который так расхваливал Другой. Перевод — отвратительная двухголоска с одноголосыми врезками на удаленных эпизодах — размывал и без того невнятный сюжет, а еще и Другой останавливал каждые пять минут, комментируя (смотрите, смотрите, она читает «Оно», смотрите, а здесь турбина напоминает пулю, это явно намек на самоубийство, смотрите! почему вы не смотрите? это вам не нетфликс какой-то).
Антон зевал, поглядывая на часы, Билан перерисовывал на салфетку кролика с чехла Другого.