Читаем Цикады полностью

Остальные усмехнулись, а Гена, как и всегда, просто отвел взгляд. Он мог бы за нее вступиться, мог бы хоть раз попробовать, но все, что Гена действительно мог, это врываться на урок в поисках наркоты и требовать у здоровых лбов, чтобы они вывернули карманы, — и даже в этом он не преуспел.

Лена привыкла учиться в школе, где мама сначала учительствует, а затем и завучительствует, Лена привыкла работать в школе, где мама директорствует, а за ней, Леной, тянется шлейф, как будто она девочкой надела взрослое платье и теперь путается в подоле, — шлейф дочки училки, дочки завуча, дочки директора — и никогда просто Елены, и вот она годами накручивает педали трехколесного велосипеда по школьным коридорам, а шлейф обвивает ее шею, шлейф попадает в спицы колеса, шлейф уже давит, душит, теснит, но еще не убивает, и остается только дождаться момента, когда спица сделает последний круг.

Когда все закончилось, мать бросила ей:

— Я через десять минут спущусь.

— Мне надо еще поработать, — соврала она в ответ.

— Много работаешь.

— Звучит как обвинение.

Мама поджала губы и поправила платок — носила специально, чтобы скрыть кольца Венеры. В этом плане Лена проиграла в генетическую лотерею — получила от матери и первые морщины в двадцать пять, и первые белесые пряди.

— Не засиживайся.

— Не закрывай дверь на задвижку.

— Ты же не допоздна, — мать дернула плечом и скрылась.

Лена зашла в кабинет и стянула кофту. Закрыла жалюзи, опустила крышку ноутбука с камерой. Она заражалась от Гены его шпиономанией и уже не понимала, где заканчивается просто игра и начинается игра разума.

В условный час раздался знакомый стук. Гена зашел, хлопнул дверью и сразу полез к ней:

— Я ненадолго.

Так и было, не прошло и пяти минут, как Гена подтягивал штаны. Лена присела на диван и вдруг вздрогнула: дверь была закрыта неплотно, осталась щелка.

— Опять не закрыл!

Гена торопливо высунулся наружу.

— Да здесь уже никого нет.

— Сколько раз я просила…

— Что ты начинаешь? Как… — он осекся, а она мысленно продолжила: как Маша, та самая Маша, что надоела тебе на шестом месяце, потому что ныла и клянчила, а потом они стали ныть и клянчить вдвоем — женщина, от которой ты устал, уже когда ставил подпись в загсе, и ребенок, который нужен был тебе, только чтобы просто был, — как квартира, машина и трудовая книжка, как галочка в отчетности о здоровом психологическом климате. Ей в голову пришло злое, как приходило часто, так что она сказала ему в спину:

— Что бы ты сделал, если бы я забеременела?

Спина тотчас выпрямилась, а он быстро повернулся:

— Ты что… Ты?..

Она молчала. Глаза забегали, но тут он медленно произнес:

— У меня уже есть ребенок.

— А если двойня? Двое против одного. Был бы отцом троих детей. Сейчас полезно.

— Что ты имеешь в виду? — Гена надел пиджак и принялся то застегивать, то расстегивать пуговицы.

— Маткапитал, например.

— Лена, это… решаемо.

— Что именно?

Он молчал. Она встала и указала на дверь:

— Тогда решай отсюда.

Когда он наконец ушел, она легла на диван, воткнула наушники и снова уснула.

Она проснулась уже поздно, глянула на часы — время было к одиннадцати. Мать ложилась в десять и ни минутой позже — так и ей она выключала свет со словами «рано вставать».

Глаза слезились — это постоянно происходило из-за дневного сна в линзах. Она слышала страшилки о том, как линза может уйти за глазное яблоко и затеряться там навсегда, боялась, но не могла себя заставить снять их вовремя.

В подъезде вставила ключи в замок, дернула — дверь, конечно же, не поддалась. Пришлось звонить. Хмурая мать открыла со словами «в следующий раз на коврике будешь ночевать».

Она помылась, легла в постель и перед сном открыла проверить чат — не написал ли Гена. Вдруг ей прилетело видео от неизвестного с черным квадратом на аватаре.

«Пятьдесят кусков — или вся школа это увидит».

Она включила видео и увидела себя.

Верхом на Гене.

27 дней до

Уснуть не получилось. Встретила рассвет, дождалась семи утра и поехала на работу — чтобы хоть что-то делать. Оглядываясь по сторонам, дошла до кабинета Гены: нет на месте. Ничего не оставалось, кроме как вернуться к себе. Заперла дверь, подергав ручку несколько раз.

В полдевятого раздался стук. Тут же открыла, ожидая Гену, — и наткнулась на Антона с его обычной ухмылкой. Наконец все встало на свои места.

— Ты?

— Сами сказали прийти, — он по-свойски прошел в кабинет, оттеснив ее в сторону, нарушая границы — снова, как и в первый раз, когда он подошел совсем вплотную, когда без спроса положил руку на плечо. Завалился на диван. — Можно я полежу? Все пробки собрал, перед майскими не доехать.

Спрашивал для формы, а на деле уже укладывался.

— Зачем пришел? — вырвалось напряженное.

— Вы скажите, — он прикрыл глаза.

— Не играй со мной! — рявкнула она.

Вздрогнул и сразу же сел.

— Что случилось?

Еще и издевается!

— Щенок! Да кто ты такой, чтобы меня шантажировать! В жопу засунь себе свое видео, ничего ты от меня не получишь, — голос сорвался, она закусила губу.

— Что за видео? — смотрел серьезно.

Лена выкинула руку с телефоном вперед:

— Понравилось, да?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Салават-батыр
Салават-батыр

Казалось бы, культовый образ Салавата Юлаева разработан всесторонне. Тем не менее он продолжает будоражить умы творческих людей, оставаясь неисчерпаемым источником вдохновения и объектом их самого пристального внимания.Проявил интерес к этой теме и писатель Яныбай Хамматов, прославившийся своими романами о великих событиях исторического прошлого башкирского народа, создатель целой галереи образов его выдающихся представителей.Вплетая в канву изображаемой в романе исторической действительности фольклорные мотивы, эпизоды из детства, юношеской поры и зрелости легендарного Салавата, тему его безграничной любви к отечеству, к близким и фрагменты поэтического творчества, автор старается передать мощь его духа, исследует и показывает истоки его патриотизма, представляя народного героя как одно из реальных воплощений эпического образа Урал-батыра.

Яныбай Хамматович Хамматов

Проза / Историческая проза