— А ничего. Думаешь, ты здесь один такой страдалец! Всем тяжело, Алексеев. Знаешь, как меня теперь дрючат! А школу! Садись на место и не выеживайся. И без тебя есть кому до… копаться.
Антон прошел за парту. Вадим отвел взгляд и тут ощутил пинок под столом. Он хмуро повернулся:
— Чего?
— Сказать ничего не хочешь, урод?
— Уроду — ничего, — он отвернулся и уткнулся в учебник, делая вид, что ему есть хоть какое-то дело до урока.
После звонка он отправился в единственное место, где ему могли бы помочь. Постучал, затем подергал дверь — не поддалась. Он продолжал стучать без перерыва, зная, что она закрывается, зная, что прячется в кабинете.
— Елена Сергеевна, это Вадим.
Дверь открылась: Елена стояла на пороге и потирала глаза, размазывая тушь. Ему не первый раз подумалось, что она пьет — запирается и потихоньку глотает что-то из этих игрушечных баночек, расставленных в детском шкафчике.
— Чего ты хотел?
— Мне надо поговорить.
— Вадим, я не могу заниматься каждым по отдельности. У меня отчет висит. По Тростянецкой, — добавила со вздохом.
— Я как раз по этому поводу.
Она кивнула и пустила его внутрь. Вадим сразу схватил из коробки игрушечного серого зайца и уселся на диван, прижав его к себе.
— Елена Сергеевна, а вы владеете гипнозом?
— А зачем тебе?
— Мне надо кое-что вспомнить. — Он тихо добавил: — Это важно.
— Это как-то связано с Алиной?
— Не знаю. Возможно.
Елена хмыкнула:
— Так это она та самая девушка, о которой ты говорил?
Он неопределенно пожал плечами, но Елена уже все решила.
— Какой на нее спрос, однако. Самая популярная девочка класса, да?
Насколько же она ничего не понимает. Насколько же они все ничего не понимают.
— Чего я не понимаю?
Оказалось, он выдал это вслух.
— Так вы можете помочь?
— А ты расскажешь, что случилось? — она смотрела с подозрением. — Ты что-то сделал, Вадим?
Он задавал себе этот вопрос каждую секунду — с тех пор как.
— Я не помню. — Он повторил: — Я не знаю. Мне нужен гипноз. Помогите мне. Пожалуйста.
— Я не смогу тебе помочь, Вадим.
Она подошла ближе и выдернула зайца из его рук и указала на дверь:
— Найди кого-нибудь другого.
Он прокрутил чат, нашел адрес больницы, в которой лежала Алина, и приемные часы. Купил почему-то дурацкие гвоздики и отправился к ней. На входе его развернули.
— К Тростянецкой только родственников.
— Я ее брат. Двоюродный.
— Многовато у нее братьев. Третьим будешь?
— К ней еще кто-то приходил?
— Ага, — охранник хохотнул. — Тоже братья. Смотри, после такой в кожвендиспансер приляжешь.
— Она не такая, — отрезал он.
— Все они не такие.
Он добрался до лавки в парке, сел, открыл телефон и нашел единственного собеседника.
Ты не помогаешь, хотел он сказать — сказать им всем и никому.
Вздрогнул. Она уже и здесь.
Что он мог спросить? Мог ли он спьяну сделать то, чего не сделал бы трезвым? Могло ли это быть сродни лунатизму? Могла ли часть него отвалиться и зажить собственной жизнью, выпустив наружу двойника? И что это за двойник? Как он ведет себя, что он себе позволяет?
Вытащил сомнительный джин, взятый в сомнительном магазине, и стал пить из горла, пытаясь поставить эксперимент, где он высвобождает джинна, усаживает его на стул для допроса и светит лампой ему в глаза, но ничего не получалось, так что он просто подложил рюкзак под голову и лег спать.
Проснулся от тычка:
— Слышь, живой?
Подскочил и сел. Рядом — слишком рядом — примостился маргинального вида мужик с седой растрепанной бородой. Когда-то белый плащ распахнулся, под ним оказалась футболка с принтом плейбоя, которая задралась, обнажая сморщенные валики живота поверх ремня.
— Че, из дома сбежал? К нам хочешь?
— Куда?
— Там, покажу.
Вадим покачал головой.
— Боишься меня?
Он кивнул:
— Боюсь.
— Да ладно тебе.
Рука легла на колено и поползла выше.
— Я несовершеннолетний, — соврал он.
— А мы никому не скажем.
Вадим вырвался и побежал сквозь парк, не разбирая дороги. Запнулся — и полетел вниз, в овраг.
Снова.
Явился домой уже за полночь. Мать тут же подняла крик:
— Ты где был? Это что такое?
— На улице напали. Телефон хотели забрать.
— Кто? — заревел отец. — Да я им щас…
— Не надо, это просто шпана.
— И главное, видят же, что мальчик приличный, хороший мальчик, вот к нему и лезут.
— А я хороший мальчик? — он спросил.
— Конечно. Мой мальчик не может быть плохим.
10 дней до