— Я не помню, не помню, не помню, — он только и повторял, и все было как в том фильме, где у героя был брат-близнец, и один брат знал, что случилось, а другой нет, но из-за этого погибла девушка, хоть девушка и не погибла, ведь
Антон бросил флогер в угол.
— Лена мне так и сказала. Зато теперь навсегда запомнишь. — Он вытащил из кармана телефон и показал ему видео. — Теперь твоя очередь вскрываться. — Антон вбил что-то в телефоне и сунул ему под нос классный чат. На видео был его танец, а снизу подпись Антона.
Вадим закрыл глаза и наконец отключился.
Он очнулся от криков.
— Это что такое? Это что здесь за ребенок? Это кто сюда его пустил?
— Ему восемнадцать, — бормотал охранник.
— Это ты за восемнадцать тысяч работать пойдешь, если не перестанешь всех подряд пускать.
Ремни расцепили. Он дрожал и прятал глаза. Девушка протягивала одежду.
— Вам вызвать такси?
— Не надо. Я пройдусь.
Он шел по центру в сторону реки. Остановился на увешанном свадебными замками мосту и вытащил телефон:
На поручне моста повесился замок от велосипеда.
Он перевернул телефон и уставился в щерящуюся ухмылку кролика, пока кролик смотрел на него.
3 дня до
Сначала он хотел притвориться больным, чтобы не идти в школу. Трус, слабак, нюня. Все же заставил себя встать, одеться и выйти из дома.
Солнце светило совсем по-летнему, птицы вовсю заливались — и на секунду он забыл, правда все забыл, но от этого солнца стало еще хуже, как становится только хуже во время праздничной хандры, когда всем вокруг весело, а тебе нет.
Он не смог сесть на свое место. Прошел назад, ближе к окну, и устроился сзади. Билан обернулся, нахмурился, но не подошел. Конечно, не подошел. Он теперь неприкасаемый. Он столько лет только этого и боялся, только об этом и думал — что они узнают, все они, что они сделают его мишенью в тот же миг, и вот оно все-таки случилось, и никакие обереги не помогли, и даже Алина больше не изгой, а изгой здесь один, изгой теперь он.
Осталось пережить три дня — сегодня, завтра, послезавтра, а там уже и последний звонок, и звонок прозвенит в последний раз, а значит, ни с кем из них ему больше не придется видеться, слышаться, знаться и чувствоваться.
Раздался звонок. Пока не последний.
В класс влетел взбешенный Геннадий. Бросил взгляд на Антона и процедил:
— Алексеев, к доске.
Следующие двадцать минут Геннадий мучил Антона вопросами из программы средней школы, на которые тот понятия не имел как отвечать, а Геннадий вклинивал свои замечания, перебивал, передразнивал и корчился. Было это совсем на него не похоже, и зал замер, кто-то потянулся за телефоном…
— Геннадий Ильич, если у вас ко мне какие-то личные претензии, так давайте поговорим как мужчина с мужчиной.
— Приватно. Как с Вадиком, — вдруг фыркнул Билан, а все засмеялись.
Билан. Билан. Билан. В голове заиграла старая песня про Believe me [3].
А в следующий миг окно оказалось разбито, а его кулак в крови.
— Корнеев! — закричал Геннадий.
— Я случайно. Случайно. Случайно! — он закричал что есть сил, оглядываясь, но не видя глаз, ведь все глаза от него прятались.
— Да отведите же его к врачу! — рявкнула Алина.
Он нашел глаза — и увидел в них раскаяние.
И он собирался увидеть это вновь.
Вечером мама налила ему чаю и удержала за рукав:
— Ваденька, тебя в школе не обижают?
— С чего ты взяла?
— Я же вижу, что с тобой что-то творится.
По экрану телевизора бежал очередной концерт.
— Мама…
Она вдруг вскочила:
— Ой, надо же убрать в холодильник! — и начала вытаскивать кастрюли, что-то лопоча.
Вадим взял кружку и вернулся в комнату.
Тогда он включил свой любимый фильм.
[1] Цитата из фильма «Порочные игры» («Стокер») режиссера Пак Чхан Ука, сценаристов Уэнтуорта Миллера и Эрин Крессида Уилсон.
[2] Tito & Tarantula — After Dark. Слова и музыка Тито Ларрива, Стивена Уфстетера.