Цикл «Горацио Хорнблауэр». Книги 1-13

Улыбка сменилась слезами. Мучительно было видеть искаженное лицо Барбары. Она все еще стояла, как солдат в строю, не позволяя себе закрыть лицо руками, слезы текли по щекам, ее черты не выражали иных чувств, кроме стыда. В этот момент он должен был бы заключить ее в объятья, но до сих пор стоял, не в силах пошевелиться от изумления, а последние слова Барбары внесли в его ум дополнительный сумбур, продолжавший парализовать его. Если что-то произойдет, последствия будут необратимыми. Полмира поверит, что Хорнблауэр, легендарный Хорнблауэр, потворствовал побегу мелкого преступника. Никто не заподозрит правды, но если такое и случится, то полмира будет смеяться над Хорнблауэром, которого одурачила его собственная жена. Непреодолимая, ужасная пропасть разверзлась перед ним. Однако существовала и другая пропасть – невыносимая мука от того, что Барбара страдает.

- Я собиралась сказать тебе, - сказала Барбара, стоя все так же навытяжку, слезы, заливали ее глаза, так что она ничего не могла видеть. – Я собиралась сказать, когда мы пришли домой. Об этом я думала перед ураганом. И тогда, в рубке, я собиралась сказать тебе, после… после того, как сказала тебе о другом. Но было некогда – тебе нужно было идти. Сначала я сказала, что люблю тебя. Я сказала тебе это, хотя вместо этого должна была рассказать о другом. Должна была.

Она не искала себе оправданий, не просила, она готова была отвечать за то, что сделала. И там, в рубке, она сказала ему, что любит его, что никогда не любила никого другого. Эта последняя мысль привела его в чувство. Ему удалось стряхнуть с себя то изумление, замешательство, делавшее его беспомощным. В мире нет ничего, важнее Барбары. Теперь он обрел способность двигаться. Два шага вперед – и она в его объятьях, ее слезы – на его губах.

- Любимая! Дорогая! – сказал он, потому что, ослепнув от слез и не веря в то, что происходит, она не отвечала.

Потом, несмотря на тьму, окутывающую ее, она поняла, и ее руки обвились вокруг него, и в целом мире нельзя было найти большего счастья. Гармония никогда не была более совершенной. Хорнблауэр поймал себя на мысли, что улыбается. От полноты счастья он готов был разразиться громким смехом. Это была его давняя слабость – смеяться, хихикать в мгновенье кризиса. Он мог бы рассмеяться теперь, если бы позволил себе это сделать – рассмеяться над всем этим смешным инцидентом, он мог бы хохотать без удержу. Однако благоразумие подсказывало ему, что смех в данный момент будет неуместным. И тем не менее, целуя Барбару, он не мог удержаться от улыбки.

Сесил Скотт Форестер Святая Елизавета Венгерская

Контр-адмирал лорд Хорнблоуэр хоть именовался громко — главнокомандующий Его Величества кораблями и судами в Вест-Индии — с официальным визитом в Новый Орлеан прибыл на Его Величества шхуне «Краб», имевшей на вооружении всего две шестифунтовые пушки и команду в шестнадцать человек, не считая сверхштатных. Его Британского Величества генеральный консул в Новом Орлеане, мистер Клудсли Худ, не преминул по сему поводу заметить:

— Решительно не ожидал встретиться с вашей милостью на столь маленьком судне. Он огляделся. К пирсу, возле которого пришвартовался «Краб», консул подкатил в экипаже и о своем прибытии отправил возвестить ливрейного лакея, однако приветствовали его лишь двое боцманов с дудками (ими оркестр «Краба» и ограничивался), а на шканцах поджидали, помимо самого адмирала, только флаг-адъютант и простой лейтенант — командир шхуны. Мистер Худ (трудно было бы придумать менее подходящее имя, ибо он был непомерно тучен — целая груда одутловатой плоти) втиснулся в кресло за столом в маленькой, уютно обставленной каюте и на предложение Хорнблоуэра перекусить ответил, что уже завтракал — видимо, посчитав, что на таком суденышке не могли приготовить ничего путного. Флаг-адъютант Джерард ненавязчиво примостился в уголке с карандашом и блокнотом на коленях. Хорнблоуэр вернулся к начатому разговору.

— »Феба» ударило молнией у мыса Моран, — сказал он. — Я намеревался прибыть на нем. «Клоринда» чинится в доке. «Косуля» возле Курасао приглядывает за голландцами — они бойко продают оружие Венесуэле.

— Мне ли не знать, — отозвался Худ.

— Вот три мои фрегата, — продолжал Хорнблоуэр. — Поскольку визит был объявлен заранее, я счел за лучшее прибыть хотя бы на шхуне.

— Как пали могучие! — процитировал мистер Худ. — Ваша милость, главнокомандующий, располагает лишь тремя фрегатами и полудюжиной шлюпов и шхун.

— Четырнадцатью шлюпами и шхунами, — уточнил Хорнблоуэр. — Самые подходящие суда для здешних моих целей.

— Без сомнения, милорд, — отвечал Худ. — Но я помню дни, когда в распоряжении главнокомандующего была эскадра линейных кораблей.

— Так то во время войны, сэр. — Хорнблоуэр вспомнил разговор с Первым лордом Адмиралтейства накануне своего вступления в должность и добавил: — Палата Общин скорее сгноит Королевский Флот на приколе, чем увеличит подоходный налог.