— А теперь, милорд, — продолжал Худ, — позвольте перейти к пребыванию вашей милости в Новом Орлеане. Я составил для вашей милости программу официальных визитов. Ваша милость говорит по-французски?
— Да, — сказал Хорнблоуэр и едва не прибавил: «Моя милость говорит».
— Превосходно. Хорошее общество здесь разговаривает главным образом по-французски. Ваша милость, несомненно, посетит губернатора и представителей флотского командования. Разумеется, мой экипаж полностью к услугам вашей милости.
— Вы чрезвычайно любезны, сэр.
— Не стоит благодарности, милорд. Для меня большая честь — сделать все, чтобы визит в Новый Орлеан доставил вашей милости удовольствие. У меня при себе список — лица, с которыми вашей милости предстоит встретиться и краткие замечания о каждом. Может быть, передать его флаг-адъютанту вашей милости?
— Конечно, — сказал Хорнблоуэр, радуясь, что может ненадолго расслабить внимание. Джерард — хороший флаг-адъютант, служит у него уже десять месяцев и все это время был ему надежным подспорьем, мало того, Джерард обладает тем светским чутьем, которое его адмирал так и не удосужился приобрести. Дело было быстро улажено.
— Что ж, очень хорошо, милорд, — сказал Худ. — Теперь разрешите откланяться. Буду иметь удовольствие встретиться с вашей милостью в губернаторском дворце.
— Премного обязан, сэр.
Новый Орлеан прекрасен. Хорнблоуэр с волнением предвкушал, как сойдет на берег. И, как выяснилось, не он один. Сразу после ухода консула лейтенант Харкорт, капитан «Краба», поймал Хорнблоуэра на шканцах.
— Простите, милорд, — сказал он, козыряя. — Какие будут распоряжения? Смысл вопроса был очевиден. Перед грот-мачтой собралась почти вся команда «Краба». Матросы со жгучим любопытством поглядывали на шканцы — на таком маленьком судне всем до всего есть дело, а дисциплина подчиняется иному распорядку, чем на большом корабле.
— Вы ручаетесь за поведение своих людей на берегу, мистер Харкорт? — спросил Хорнблоуэр.
— Да, милорд.
Хорнблоуэр вновь посмотрел на матросов. Те выглядели на редкость молодцевато — они обшивали себя всю дорогу от Кингстона, с того самого дня, как узнали, что шхуну осчастливит своим присутствием адмирал. В ладных синих рубахах, белых штанах и широкополых соломенных шляпах они смущенно жались, отлично понимая, о чем говорят на шканцах. Время мирное, все они добровольцы, пришли на флот по собственному почину. Хорнблоуэр никак не мог к этому привыкнуть — двадцать военных лет он командовал насильно завербованными матросами, только и норовившими дезертировать.
— Если вы сообщите мне, когда намереваетесь отплыть, сэр… простите, милорд, — сказал Харкорт.
— Не раньше, чем завтра на рассвете, — внезапно решился Хорнблоуэр. До утра все его время расписано.
— Есть, милорд.
Неужели портовые кабаки Нового Орлеана чем-то лучше подобных притонов Кингстона или Порт-оф-Спейна?
— Быть может, теперь я могу позавтракать, мистер Джерард? — спросил Хорнблоуэр. — Если, конечно, вы не возражаете.
— Так точно, милорд, — отвечал Джерард, старательно не замечая сарказма. Он давно усвоил, что его адмирал не любит заниматься делами до завтрака. Хорнблоуэр уже поел, когда на переходный мостик передали корзину с фруктами — ее принес на голове босоногий негр. Хорнблоуэр как раз намеревался отправиться в город.
— Здесь записка, милорд, — сказал Джерард. — Распечатать?
— Да.
— От мистера Худа, — сказал Джерард, сломав печать, и через секунду: — Думаю, вам лучше прочесть ее самому, милорд.
Хорнблоуэр нетерпеливо схватил записку. В ней говорилось: