Эммет все еще им не верил:
– Это ловушка. Должен быть какой-то выход, надо только хорошенько подумать. Сейчас мы просто
Стив сказал:
– Ты меня не слушаешь, политолог диванный. Ты все еще думаешь о людях. Согласен, мы – животные, и худшие из нас приходят к власти и угнетают остальных. Вот почему они сейчас ищут новые методы контроля и защищают то, что считают «запатентованной технологией», – они полагают, что тем самым сохранят власть и влияние. И для этого им нужно делать то, что ты упомянул: они убивают в нас человечность и веру в разум. Военные на границе смеялись, когда пропускали тебя, потому что ты для них даже не человек. Ты – часть чего-то другого. Они переименовывают тебя в «подопытного» или «врага», присваивают тебе расу, нацию или класс – и тогда им больше не нужно о тебе думать. Это слабость, эволюционный пережиток, который нас погубит, но… Так не первый день делается. Если нам повезет, то с этим бороться будем уже после. А то, что происходит сейчас, гораздо менее цивилизованно, понимаешь? Я говорю об абсолютном и жестоком физиологическом контроле. Никакой надежды. Никакого выбора. Нет даже иллюзии свободы воли или возможности перемен. Каждого человека на Земле будут использовать, а после – утилизировать. Или, что еще хуже, Оракул придумает, как заставить нас размножаться. Чтобы питаться. Будет разводить на убой. Но есть у него и злой умысел, которого я не понимаю. Думаю, он не заберет наш разум. Захочет, чтобы мы всё осознавали, могли чувствовать, что с нами делают. И будет получать от этого удовольствие.
Стив прав. Внутри ядовитого коллективного разума, который делили эти твари, проросло нечто большее, чем физическая потребность.
Люси вспомнила, как стонала на стуле Марисоль, когда Оракул использовал каждый дюйм ее тела, чтобы вырасти.
После слов Стива в машине вновь воцарилась атмосфера безмолвного ужаса и глубоких размышлений.
Люси посмотрела на пистолет, лежащий на коленях Брюэра. Она гадала, сколько же в нем пуль. Оружие вызывало странно-отталкивающее чувство. Она представила, как нажимает на спусковой крючок, и думала, притупит ли оружие ощущение убийства. Понятно, что физическая дистанция создаст дистанцию эмоциональную, и эта мысль казалась опасной.
Брюэр нарушил молчание, и Люси на мгновение была благодарна ему за то, что остановил ее самобичевание.
– Значит, если Оракул, или как его там, вырвется в мир, продолжит мутировать и распространяться повсюду, затем поймет, что мы – расход, типа батарейки из «Матрицы», только мы не спать в футуристичных капсулах и играть в виртуальную реальность весь день станем, а окажемся безвольными инкубаторами и игрушками для убийств, и они будут к нам постоянно подключены, чтобы получить удовольствие от наших страданий, пока что-то в итоге не положит конец жизни на Земле?
– Да, мое предположение. Может быть, конечно, и хуже.
– Хуже? Как, черт возьми, может быть еще хуже? Ты вроде сказал, что та трахающая череп хрень с лицом и щупальцами была одноразовой мутацией. Ты передумал или…
– Нет. Я про «конец жизни на Земле». Некоторые исследователи, которые изучали все необычные особенности осьминогов – старение, странную ДНК-последовательность, изменение РНК, – считают, что мы, возможно, имеем дело с видом, который произошел от существа неземного происхождения.
– Гребаные инопланетяне? Чува-а-ак!