Циклон над Сарыджаз

— Это и для меня не секрет, — кивнул Шухов. — Только кто там так нахально безобразит?

— Да уж не местный. Мы на сворке ходим, — и, спохватившись, добавил: — Чего нашим безобразить, когда на заработок жалоб нет…

— И то верно… — согласился Семен, но слова «на сворке ходим», запомнил. — На что ж тот браконьер надеется? Как собирается уйти? — спросил Шухов скорее самого себя, нежели собеседника, и ответил: — Через десять-пятнадцать дней панты ороговеют и годны станут лишь для вешалки, обесценятся…

— Так кто ж знает, может, и не безобразят там, — тихо проговорил Шаповалов. — Чего ж зря беспокоиться. Вон, прошлым летом, сам знаешь, пошли братья Панины, а там и не браконьерничали вовсе, а ученые букашек собирали. Поди ж, разберись. Столько всяких людей тайгой занимается, что скоро продыху не будет. Плюнь, ан на чей-нибудь воротник угодишь.

— Это верно… — кивнул Семен Васильевич. — И кому, как не охотнику, за тайгу заступиться.

— Оно конечно… — хмуро продолжал Шаповалов. — Однако один на один с лихим человеком встречаться… оно… и накладно выйдет. Моё дело сообщить.

— Вот и сообщил, — усмехнулся Шухов. — Твое ж охотничье добро, может, грабят.

— То-то и оно, что «может». А на дворе — сенокос. А там, может, и не грабят…

«Что ж, при таких обстоятельствах не возразишь, — подумал старший лейтенант. — В селенье сейчас один день почти год скотину кормит. А идти туда да обратно — едва за полторы недели управишься. И рассуждать особо не приходится — идти надо. Добро ещё по дороге удэгейцы встретятся. Они люди наблюдательные. На чужака в тайге у них особое чутье… Ждать нельзя! Если там кто-то «убил панты» и за ними только и пришел, скроется этот человек. Через Горное чужие не проходили… Но могла какая-либо экспедиция изменить маршрут. С ними такое случается. Может быть, и миновал какой человек Горное стороной… Однако не без ведома кого-нибудь из здешних… Комолова, может, того же… Только откуда у него знакомства на стороне?»

Инспектор прикинул, сколько мог Антон Комолов заработать за первый год охоты в бригаде. Получалось, что вполне хватало ему на три лицензии.

Словно подслушав мысли инспектора, Шаповалов заметил:

— Антошка Комолов тут, пожалуй, ни при чем. Совесть у парня есть. Так я пойду, Семен Васильевич.

— Добро, Ефрем Сидорович, — кивнул инспектор, но охотник не встал, некоторое время крутил в пальцах бороду.

— К Зимогорову можешь не заходить. Глядишь, день пути сэкономишь. А жене его я всё точно рассказал. Вернется, так, я думаю, тебе подсобит.

— Спасибо…

— Если бы не Серегина нога да сенокос…

— Само собой…

Ефрем Сидорович посидел-посидел на приступочке рядом с задумавшимся инспектором и решил, что он своё дело сделал, а сенокос — так как же его упустишь? Поднявшись, Шаповалов нахлобучил кепчонку на свою рыжую гриву:

— Бывай, товарищ инспектор.

— Подожди, Шаповалов, — Семен Васильевич тоже встал. — Ты планчик-то мне оставь.

— Планчик?

— Ну да. Ты, Ефрем Сидорович, когда говорил, очень уж точно показывал, где на Хребтовой сопке костры видел. Будто по бумаге.

— Ишь ты… — покрутил головой Шаповалов.

— И планчик-то, пожалуй, у тебя в кепочке лежит.

— Ей-ей, в кепочке, — рассмеялся охотник и достал сложенную по-солдатски газету для самокруток. Развернув лист, Шаповалов оторвал клочок, на котором были нарисованы характерные очертания Хребтовой, а на склонах её обозначения трех костров. — Ружьишком-то, поди, балуешься, Семен Васильевич? Самая пора.

— Спасибо за совет, — кивнул старший лейтенант. — Давно вволю не охотился. Придется лицензию взять, да и мясца на зиму подкоптить. Коли тревога напрасная, то на обратном пути в самый раз выйдет.

— А сумеешь?

— Наловчился, Ефрем Сидорович…

И они распрощались довольные друг другом.

Над сопками догорал рдяный закат, а хребтики против его света гляделись черными, плоскими. Лишь вдали на склоне увала остро и колюче лучился огонек, словно звезда в кромешную ночь. Зудела мошка. Из тайги тянуло холодком.

Войдя после беседы с Шаповаловым в дом, Семен прошел в кухню и стал собирать котомку. Жена его, Степанида Кондратьевна, а попросту Стеша, учительница поселковой школы, оторвалась от книги.

— Как раз и ужин готов, — сказала она, догадавшись ещё во время разговора мужа с охотником о скором его уходе.

Семен прекрасно знал, что ужин готов давно и его надо, пожалуй, разогревать.

— Заговорились малость.

— Ты ватник всё же возьми…

— Придется. За десять дней погода десять раз перемениться может.

— Чай не забудь, — улыбнулась Стеша. Она легко и быстро ходила по избе и как-то само собой у неё получалось, что ни тарелка не загремит, ни ложка не звякнет.

Намек на единожды забытый Шуховым чай звучал не упреком, а напоминанием о том времени, когда Шухову после свадьбы надо было отправляться в тайгу надолго, а он знал, что встреча с браконьерами может быть опасной, и очень волновался за Стешу.