— Наверняка есть. Мне прислали это фото, переснятое с оригинальной фотографии. Фотопластина утеряна, но на обратной стороне фотокарточки была сделана приписка от руки. Она сохранилась. Вот ее снимок, смотри.
Сосновский взял второе фото. Наискосок от руки чернильным пером очень аккуратно, с витиеватыми заглавными буквами было написано:
— И кто из них Заманский? — задумчиво произнес Михаил. — Если в этой памятной надписи перечисляли сидящих слева направо, как чаще всего делают люди, то Заманский сидит крайним справа.
— Я тоже так подумал, — согласился Крапивин. — Вряд ли штабс-капитан станет обнимать прапорщика. Ведь этот третий по порядку, которого обнял за плечо четвертый, самый молодой из них. Почти мальчик. Наверняка он и имел звание прапорщика. Мне кажется, что крайний слева как раз и есть штабс-капитан. Он старше всех, сидит более уверенно, свободно. Он даже на лавке места занял собой больше, чем молодые офицеры. И он единственный, кто из всех четверых плечистый, крепкий. Остальные выглядят щуплыми, ну, пусть не щуплыми, а стройными молодыми людьми.
— Согласен, — вздохнул Сосновский. — Но это все равно наши с вами умозаключения. Доказательства так себе!
— Есть еще один ответ на мой запрос. Передали сегодня с фельдъегерской почтой прямо с самолета. Заманский, судя по архивам военного ведомства, окончил Павловское военное училище. Это групповое фото. 1-я отличная рота Павловского военного училища. За отличие в учебе рота награждена фотографией вместе с начальником училища генерал-лейтенантом Иваном Ивановичем Вальбергом. А теперь возьми лупу, Михаил. Мы не стали увеличивать фото потому, что качество изображения упадет. А вот с увеличительным стеклом многое станет ясно.
Сосновский взял со стола старую лупу на деревянной резной ручке и стал рассматривать лица. И почти сразу во втором ряду увидел лицо, которое узнал. Тот же наклон головы вправо, тот же зачес волос над высоким лбом, та же улыбка тонкогубого рта, прямой нос и тот же разрез глаз. Чуть опущены наружные уголки глаз, когда человек щурится или улыбается. Михаил опустил увеличительное стекло и медленно поднял глаза на полковника.
— Двадцать восемь лет могут изменить человека. Тем более он через две войны прошел. Это если говорить о нынешнем времени. Но в тысяча девятьсот девятнадцатом году он был еще молодым человеком, ему и тридцати не было. Не мог он выглядеть плечистым мужиком с широченной грудной клеткой и рабочими ладонями. Смотрите на фото! Утонченная личность, аристократ.
— Смотрел, Михаил, много раз смотрел и думал о том же. В общем, решение я принял самостоятельно. Нет у нас времени согласовывать и получать санкции из Москвы. Победителей не судят, а основания для ареста у нас с тобой очень серьезные. Главное, чтобы подозрения подтвердились. Ну а тут уж все зависит от умения вести допросы.
— Вы хотите допросить Рубцова в открытую?
— Именно так. Его уже задержали и везут сюда.
Задержали Рубцова, конечно, так осторожно, что об этом никто не узнал. Узнала бы жена, но и она находилась в данный момент в управлении. Когда главу райисполкома завели в кабинет, где его ждали Крапивин и Сосновский, то выглядел он очень спокойным. Может, чуть бледным, а еще нельзя было поймать взгляд задержанного. Он упрямо смотрел куда угодно, только не в глаза представителям НКВД. А ведь он все понял, почему-то догадался Сосновский. Правильно сделал Илья Валерьевич. Не дал ему времени на раздумье, на подготовку. Только так и сразу.
— Прошу вас сесть на этот стул, — холодно предложил полковник. — Разговор будет долгим, даже если вы ответите на все наши вопросы. Многое придется уточнять, проверять, выяснять.
— Самым простым решением, — вставил Сосновский, — было бы свозить вас на место того последнего боя на Белой горе. Туда, где вы с партизаном Захаром Рубцовым легли за пулемет в свой последний бой. Сейчас уже практически никого не осталось, кто мог бы рассказать о событиях того дня. Война, мужчины, как им и положено, на фронте, защищают Родину. Многие погибли. Теперь не узнать, сколько длился бой, сколько белоказаков полегло в том бою, пытаясь настигнуть обозы партизанских отрядов с женщинами, детьми и ранеными бойцами. Да и был ли тот бой? Известно только, что взрывом обрушило скалы, большая осыпь перегородила проход через Белую гору. Ну, как все было на самом деле, Андрей Павлович?
— Был бой, — медленно произнес задержанный. — Мы ждали почти час, прежде чем казачий авангард выскочил перед нами из лесочка. Позиция была отменная, я сам выбирал ее. С моим-то опытом ошибиться было трудно. Нам оставили десяток пулеметных лент да два карабина с сотней патронов россыпью. Гранат было всего пять штук. В отряде их практически не было совсем, и нам оставили последние. И два ведра воды за камнем для охлаждения ствола.
— Что было дальше? — Полковник закурил и сел, закинув ногу на ногу.