Циклон с востока

Мужчина повернулся, кивнул, не проявляя никокого интереса, и принялся вытирать руки ветошью. В цеху, кроме Захарченко, было только двое рабочих. Один обтачивал напильником какую-то деталь, а второй корпел над замасленным чертежом, почесывая задней стороной карандаша то лоб, то висок. Матвеич отвел гостя в курилку, где стояла лавка перед большим ржавым ведром, в котором в коричневой жиже плавали окурки. Взяв папиросу «Казбек» из коробки, которую предложил Сосновский, рабочий закурил и затянулся, пробуя папиросу на вкус. С шумом выдохнул.

— Я из Госархива, Иван Матвеевич, — сказал Сосновский. — У нас сейчас готовится подборка материалов о Гражданской войне, партизанском движении в Приморье. Ищем героев, знакомимся с судьбами, стараемся, чтобы народ, и особенно подрастающее поколение, не забыл подвига бойцов революции.

— Дело хорошее, нужное, — с солидным видом кивнул Захарченко. — Особливо для молодого поколения. Еще немного, и не останется тех, кто помнит, кто сражался. Время летит, память людская слабеет.

Сосновский не имел ни малейшего представления, чем занимается Госархив и правильно ли он назвал эту организацию. Но само словосочетание вкупе с началом «Гос» казалось простому человеку солидным, должно было вызвать уважение и желание поделиться воспоминаниями. Теперь оставалось самое сложное. Разговорить старого партизана, заставить вспоминать. Бывает, что в таких случаях отмахиваются от «дармоедов-писак» и снова идут работать, потому что приносят своей работой реальную пользу стране, а эти… Но Захарченко понял и отнесся правильно.

— Вот вы, Иван Матвеевич, воевали тут, кажется, в партизанском отряде Головлева.

— Ну, как сказать. Это уж почему-то повелось так считать, что отряд Головлева. А Головлев просто создал первую партийную подпольную ячейку под белыми. Он создал первые вооруженные группы, а потом уж по его подобию и с его помощью и другие создавались. У начала, у истока он стоял, верно. У меня-то другой командир был. Нашим отрядом командовал Сиречин Макар. Бывший унтер артиллерийский, в германскую еще воевал, раненый был.

— Скажите, был такой бой знаменитый, когда ваш отряд уходил через Белое взгорье, что вас едва всех не перебили и отряд спасли двое, оставшиеся с пулеметом прикрывать ваш отход?

— А, вон вы о чем. Было дело. Слыхал я про такое. Это уж когда кирдык намечался и белоказакам, и японцам, и другим интервентам на Дальнем Востоке.

— Расскажите, что вы знаете о том случае, об этих людях, что пожертвовали своей жизнью, чтобы спасти своих товарищей.

— Казаки тогда наседали на нас, и отряды уходили горами на восток, — вздохнул мужчина. — Крепко нас тогда обложили потому, что сила за нами была, большой урон белым наносили партизаны. Но в тот день они насели на нас. Не уйти нам было, не успели бы, а с нами обозы с бабами, детишками, да раненых сколько было. Тоже не бросишь, ведь порубят всех казаки, они совсем осатанели. Другого выхода и не было, как заслон оставить и дать бой, чтобы отряды ушли дальше и в тайге затерялись. Хотели большую группу оставить, человек двадцать, но парень у нас один был, из бывших офицеров, он к нам примкнул всем сердцем. Он-то и подсказал, что не надо таких жертв, лишние будут потери. Там узенькое место было и подходы к нему простреливались, все как на ладони видно. Вот там один «максим» и поставили. Он сам вызвался остаться прикрывать наш отход. Пулеметчик он был знатный. А вторым номером с ним остался боец Рубцов Захар.

— Вы лично знали Захара и того офицера? — спросил Сосновский. — Поэтому фамилию помните?

— Видать видел, но так, издалека. Лично знакомы не были. А запомнил потому, что потом не раз за упокой их душ выпивали да перед строем комиссар речи держал и называл героев поименно. Запомнил еще потому, что Захар этот Рубцов в живых остался. Офицерик-то тот погиб. Это точно, а Захар раненый выбрался. Беляки гранатами их позицию забросали, гора и обвалилась. Его прикрыла, так и не нашли его враги. А он выбрался, в деревушке неподалеку его выходили. Но это я уж потом, спустя несколько лет, узнал. А офицера того там же на деревенском погосте и похоронили. Даже сообщить некому, никого из родни не было уже. А может, и не искал никто. Ведь в те годы как было: офицер, золотопогонник, барин, кровопивец, солдат мордовал. Закопали и забыли, а он с Рубцовым не одну сотню людей спас тогда. Получается, Рубцов герой, а офицер тот так и лежит.

— Много вас осталось в живых из того отряда, где воевал Рубцов?

— Да кто ж знает, товарищ дорогой. Списков никто не вел. Пришел мужик с берданкой, сказал: хочу биться с беляками за счастье народное. Ну, пошли. И шел, и бился. Хорошо воевал — признавали за своего. А то ведь бывало и засылали беляки в отряды своих, чтобы выведывать, где мы и как. Как нас лучше взять. Из многих мест народ был. Рассказывали, что и с берегов Татарского залива, с Владивостока, а кто и из Иркутска. А потом кто в армию подался, кто теперь на фронте погиб, кто от ран помер. Кого ж теперь найдешь.