Циклопы. Тетралогия

   Проходящая к приемному отделению компания из трех старушек, получила возможность наблюдать престранную картину. Огромный молодой мужчина приятной наружности тискает в объятиях затрапезного лысого дедушку в грязненьких штанишках. Дедушка отбрыкивается, лягается и нецензурно выражается. Мужчина пытается деда расцеловать в морщинистые щеки, но дед умело уворачивается.

   Картина даже для больничного сквера - занятная. Поскольку за спиной обнимающие парочки, отнюдь не психиатрическая лечебница.

   Укоризненно покачивая головами, бабульки прошагали в метре от странных родственников.

   - Шеи не посворачивайте, божьи одуваны, - сердечно попросил старушек дедушка-ровесник. Бабушки дружно скроили на минах презрительное настроение, тряхнули пакетиками с бананами, апельсинами и суповыми баночками, и поспешили дальше.

   - Отвянь, - сурово попросил Завьялов свое тело.

   Тело послушно выпустила Борю из объятий, заботливо одернуло оленей, воротничок олимпийки поправило и радостно заулыбалось.

   - Ты кто такой? - убрав из вопроса обращение, грозно произнес Борис.

   - В данный момент это не важно, - просветленно хлопая ресницами ответило тело. И Борю тут же вновь накрыло:

   - А что здесь важно?! - руки сами собой вцепились в куртку, потрясли тело: - Что здесь важно?! Может быть - температура воздуха?! число и время?!

   Простодушно и празднично тело отрапортовало: осветило поставленные вопросы в должном порядке.

   - Ты издеваешься, урод? - почти без закипания поинтересовался Завьялов.

   - Не понял, - родное искреннее лицо задрало брови вверх.

   Борис вздохнул.

   - Спрашиваю. В последний раз. Ты кто такой?

   - Я не могу ответить на поставленный вопрос, - чистосердечно призналось тело.

   - А если в репу? - задумчиво прищурился "бомжара". Завьялов все еще не мог решить, сможет ли он выбить зубы собственной челюсти? Поставить фингал под собственным глазом. Свернуть набок с в о й многострадальный нос.

   - Куда? - чистосердечно выпучилось завьяловское лицо. Секунду на нем отражалась мыслительная работа. - Ах, по щеке..., - облегченно завершился умственный процесс. - Я не могу. Ответить. На поставленный вопрос.

   Тело горделиво выпрямилось, скрестило по наполеоновски руки перед грудью и даже выставило ножку.

   На мощном правом бицепсе тела Бориса Завьялова удобно устроился, обмотанный левый мизинец. Вчера Завьялов прищемил его болванкой. Сегодня утром погоревал, что ноготь вероятно - слезет, но перелома нет. Обмотал ногтевую фалангу обыкновенной технической изолентой и поехал в сервис.

   "Нос можно не сворачивать", - мрачно подумал Борис, схватил тело за обмотанный мизинец и крепко вывернул.

   По направлению к больнице по проспекту мчалась карета скорой помощи. Сирена скорой оглушительно рыдала. И если бы не этот вой, то вероятно, в сквер высыпали бы не только больничные охранники, но и половина ходячих пациентов.

   Завьялов никогда не думал, что его глотка может исполнять такие противные бабьи звуки! Его родное тело завивалось спиралью, неимоверно гнуло коленки и голосило так, что ошалевший от визгливого бабьего концерта Боря, невольно выпустил мизинец!

   - Ай, ай, ай, - приседало и корчилось тело, - ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!

   Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.

   - Еще раз повторить? - наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родные выпученные очи.

   Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром, плаксиво сморщилось:

   - Не надо. Пожалуйста - не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.

   - Не остановиться, - не согласился Борис Михайлович. - Мое сердце и не такое испытывало.

   На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:

   - Согласен. Испытывало.

   - Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?

   - Иннокентий, - едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.

   - Кеша, значит, - удовлетворенно кивнул Завьялов и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.

   Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.

   - И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?

   Кеша закрыл лицо руками - левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения со лбом - и помотал пущенной головой:

   - Я не могу, - донеслось из-под ладоней, - я не имею права.

   - А я имею - право? - грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. - Я здесь на что-то - имею право?!

   - Нет.

   Категорический ответ. Учитывая, что Иннокентий пару минут назад приплясывал на корточках, практически - безбашенный. Отважный.