Читаем Циклы и волны глобальной истории полностью

Здесь непонятно не только, почему «ужаснее всего была казнь Сократа», который, по преданию, сам выпил чашу с ядом, не желая отказываться от своих убеждений, но прежде всего, почему Гумилев игнорирует тот факт, что идеи всех перечисленных им (и не перечисленных тоже) великих пророков и мыслителей осевого времени надолго пережили их физическую смерть и прочно вошли в ткань мировой культуры. Так, конфуцианство с небольшими перерывами на протяжении тысячелетий было господствующей философией, игравшей роль религии, не только в Китае, но и в ряде стран Юго–Восточной Азии; огромную роль в развитии Китая оно играет и в настоящее время. Более того, сейчас многие говорят о том, что если «дух протестантизма» в XVI–XIX вв. способствовал развитию капитализма в Западной Европе и Северной Америке, то на рубеже XX–XXI вв. «дух конфуцианства» способствует ускоренному развитию Юго–Восточной Азии, ставшей «мотором» мирового экономического развития. Буддизм стал мировой религией и продолжает ею оставаться, несмотря на костры, в которых сгорели буддисты–махаянисты. То же самое относится и к святыням иудаизма, которые, будучи уничтоженными физически, не были уничтожены в духовном плане, и к учению Заратуштры, и к философии Сократа. Что же касается «железных отрядов ветеранов Цинь Ши Хуанди», «храбрых раджпутов», «туранцев» и «афинских сикофантов», то от них осталось не так уж много. Удивительно, но Гумилев не обращает внимания на подобные нестыковки. Возможно, это обстоятельство объясняется не рациональными, а чисто эмоциональными мотивами, которые невольно прорываются в следующем высказывании Гумилева: «Мне концепция К. Ясперса не нравится. Я хочу думать иначе!» [Гумилев, 2001, с. 554].

Концепция Ясперса может не нравиться, но от этого она не теряет своего значения. Современные исследователи указывают на некоторые важные факторы, которые проливают дополнительный свет на феномен осевого времени. В частности, Э.С. Кульпин справедливо подчеркнул совпадение эпохи осевого времени с периодом похолодания в Европе и Азии — так называемым «похолоданием железного века» в середине I тысячелетия до н.э.: «Процессы, обусловленные климатическими изменениями, в Греции эпохи перехода от архаики к полисной системе и в Китае времен «Весны и осени» и «сражающихся царств», будучи во многом идентичными тем, что имели место в речных цивилизациях Евразии, в то же время существенно от них отличались. Похолодание здесь стимулировало рост потребностей человеческого организма в калориях, в то время как продуктивность многоотраслевого хозяйства, сложившаяся в более благоприятных климатических условиях, снизилась… «Сжатие» вегетативного периода из–за похолодания потребовало внедрения новых сортов растений — более скороспелых, а аридизация — более засухоустойчивых. Возникла необходимость изменения техники и технологии земледелия, потребность в большей запашке — расширении культивируемых земель Вмещающих ландшафтов, в ином соотношении земледелия и животноводства в хозяйствах. Сокращение объема общественного продукта, уменьшение доли прибавочного и, возможно, недопроизводство необходимого вызвали социальную напряженность, поставили под сомнение прежнюю социальную организацию общества, систему распределения и перераспределения жизненных благ и ее идеологическое обоснование» [Кульпин, 1996, с. 129 — 130].

Возвращаясь к идее К. Ясперса о структурировании мировой истории на основе осевого времени, следует признать ее весьма глубокой, вскрывающей целостность исторического процесса и логику его развертывания. Вместе с тем структурирование всей мировой истории только одним осевым временем представляется явно недостаточным и неполным. Кроме осевого времени, обнаруженного Ясперсом, должны существовать и другие эпохи «сгущения» исторического развития; пусть даже менее значительные, чем осевое время. К сожалению, работа по структурированию глобальной истории, начатая Ясперсом, в дальнейшем почти не получила своего продолжения, — поскольку все свелось к спорам о том, существует ли осевое время как исторический феномен. В последующих главах этой книги мы попытаемся наметить структуру глобальной истории, отталкиваясь от осевого времени, но не ограничиваясь им одним. В основе подобного структурирования лежат циклы дифференциации — интеграции, которые прослеживаются в глобальной истории и задают ее структуру. В результате такого структурирования обнаруживаются многие важные закономерности и связи, на которые раньше либо вовсе не обращали внимания, либо обращали его недостаточно.

1.4. Предпосылки существования циклов дифференциации — интеграции. Циклы дифференциации — интеграции как циклы (витки) глобализации

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука