Циклы «Викинг», «Корсар», «Саксонец»

Следом Павел явил на свет обворожительного вида флягу или кувшин, имеющий каплевидную форму слезы. От круглого донца до элегантного горлышка в этом сосуде было не меньше локтя, а влить в такой можно было не менее двух мер вина. Было в нем что-то от тех грациозных ваз, что я видал при дворе халифа Багдада. Но те были из тонкого фарфора, а этот, в противоположность им, отлит из цельного золота. Когда же друг протянул эту вещь мне, чтобы я восхитился ею, то на поверхности передо мной предстал образ конного воина. Проработка рисунка была поистине филигранна. На воине была кольчуга вроде той, что спасла меня от кинжала в римской трущобе, только эта была искуснейшей выделки и покрывала три четверти тела. Она доходила до локтей и до колен, а шею воину прикрывал латный воротник. Довершали защиту тяжелые латные рукавицы и поножи, а на голове воина красовался конический шлем с молодцеватым плюмажем. Над правым плечом этот воитель возносил копье с раздвоенным, словно ласточкин хвост, вымпелом, а сидел он, чуть накреняясь, на могучем, гордо шагающем коне с заплетенной косицами гривой и хвостом и тоже облаченном в нарядный доспех. Но особое внимание привлекало то, что воин держал в своей левой руке: чуб несчастного вражины, вынужденного униженно трусить рядом с могучим конем. Это был пленник, также одетый в кольчугу – бородач с уныло обвисшими усами. Беспомощного пленного волокли за волосы на всеобщем обозрении. Мастер построил изображение так, что лицо конного воина было обращено к зрителю – свирепо-скуластое, чуть приплюснутое, с четкой полоской усов над плотно сжатыми губами, начаточной бородкой и неумолимым взором больших, слегка раскосых глаз, в которых виделось многое – триумф, уверенность в себе и заносчивость: это было лицо победителя, причем высокородного.

А с подседельника, рядом с униженно согбенным пленником, свисал еще один трофей: человеческая голова.

– На мой взгляд, несколько мрачновато, – выразил свое мнение Павел, отставляя сосуд на каменную скамью. Он продолжил извлекать содержимое сумы, ставя изделия рядком: снова чаши, кубки, статуэтки, несколько блюд… Некоторые предметы были обернуты тканью. И все они оказались сделанными либо из чистого золота, либо из сплава золота с серебром.

Мой друг саркастически усмехнулся:

– Больше подходит для языческого пиршества, чем для алтаря. Похоже, эти вещи тоже из сокровищ аваров, которые король Карл пожертвовал Церкви.

– Что теперь с ними делать? – задал я вопрос.

Павел немного подумал.

– Да, в общем-то, ничего. Возвратим их туда, где нашли, а себе оставим лишь пару образчиков, чтобы ты показал их архиепископу. А иначе добряк Арн может тебе не поверить.

Кубок и кувшин отставной номенклатор завернул в ткань, а остальное упрятал обратно в суму, которую Теодор поместил туда же, откуда взял, поставив затем на место решетку.

После этого Павел чутко накренил голову, прислушиваясь. Коз, судя по всему, наконец, приструнили: в саду стояла тишина. Лично я слышал лишь биение собственного сердца. До меня запоздало дошло: как же мы теперь, когда слуги вернулись в дом, уйдем отсюда незамеченными?

Но мой друг, как ни странно, обеспокоен не был.

– Ну что, пора в путь, – промолвил он абсолютно будничным тоном, и следом за ним мы с Теодором прошли обратно через приемную, а оттуда в прихожую, где было пусто и безлюдно. Передние двери особняка – огромные, из черно-смолистого дерева – были слегка покороблены и очень стары, по возрасту, вероятно, соперничая с самим домом.

– Как я и ожидал: на засове, но не на замке, – удовлетворенно отметил Павел. – Очевидно, Альбин практикует старый верный способ сохранности. И он, по сути, прав… Хотя против тех, кто внутри, сей способ бесполезен.

Нежным движением он отодвинул деревянный запор, и я затаил дыхание, ожидая услышать протяжный скрип древних петель, который выдаст нас с головой. Но добросовестные слуги Альбина неукоснительно следили за тем, чтобы петли были смазаны. Одна створка бесшумно приотворилась настолько, что мы поочередно смогли проскользнуть в зазор.

– А ну-ка постойте, – подал голос Теодор.

Из-за пазухи он выудил подобие кожаной удавки и, к моему смятению, скользнул обратно в дом. Впрочем, обратно он появился почти тотчас же, удерживая обеими руками концы, туго натянутые вокруг края двери.

– Закрывайте створку, – распорядился он, – но только не до конца, чтоб не пережать эту штуковину.

Именно так мы и сделали, после чего Теодор плавно потянул за шнурок. Видимо, он продел его петлей: слышно было, как засов задвигается с той стороны.

– Учись, Зигвульф, – шепнул мне Павел. – Вот тебе полезный урок по мастерству взлома.

Теодор позволил себе скупую улыбку:

– Польза от него есть только тогда, когда двери малость неровные.

Отпустив один конец шнурка, он вытянул его на себя.

Через disabitato мы двинулись в обратный путь, стараясь сохранять непринужденность шага. Проводив нас почти до места, Теодор засобирался домой. Павел напоследок посулил ему надбавку.