Циклы «Викинг», «Корсар», «Саксонец»

– Среди аваров копится недовольство. Что-то такое зреет, и если прорвет, то всем нам, иноземцам, лучше будет зарыться куда-нибудь поглубже.

Я бы внял его предостережению, если бы мое внимание сейчас не было занято кое-чем другим: поверх его плеча, в отдалении, я углядел высокую фигуру, напоминающую Беортрика. Он руководил артелью, занятой поднятием на арбу камнемета.

– А ты не пересекался с еще одним франкским пленником? – спросил я. – Высокий такой, светлый, глаза бледно-бледно-синие. И на аварском хорошо говорит.

– Я знаю, о ком ты, – ответил ломбардец. – Только он не пленник. Живет с аварской женщиной, богатой. Двоюродной сестрой тудуна. Так что устроился он весьма неплохо.

Тот человек в стороне теперь отошел в сторону и стал виден отчетливей. Нет, это был не Беортрик.

Казалось бы, странно, но я почувствовал облегчение. Нельзя сказать с уверенностью, что я был бы рад встретиться с саксонцем лицом к лицу. Для чего? Чтобы получить очередной отпор? Передо мной замаячила новая тревога: если авары подтолкнут к войне короля Карла, это разрушит всякую надежду на обретение свободы. Пора было задуматься о побеге. И при этом полагаться целиком на собственные силы.

* * *

Возня с боевыми машинами продолжалась весь месяц. Каждое утро, закончив дела по хозяйству, я оставлял лачугу Фаранак и добросовестно отправлялся на орудийный двор, прежде чем за мной приходил кто-нибудь из аварских стражников. Так, за счет своей помощи, я рассчитывал втереться к аварам в доверие. Заодно это позволяло мне разнообразить пути следования через городище, а также присмотреть стойло, откуда можно будет выкрасть пару лошадей, на которых и отправиться к границе Аварской марки, где я окажусь вне досягаемости. Вспоминая путь, по которому нас с Беортриком доставили в столицу кагана, я усвоил, что дорога занимает три с лишним дня. Со сходом снега можно будет отправиться в обход главных дорог, деревень и стойбищ, так что посланным в погоню сыскать меня будет не так-то просто. Потихоньку я начал готовить и вещи, необходимые при побеге. Среди завалов барахла Фаранак я нашел старое, но вполне годное седло, порванную уздечку, которую заштопал, а также подсумок под еду, которую я стал понемногу подворовывать из запасов старухи. Роясь в хламе, я нашел и моток кожаных ремешков, пошедших на сбрую. В одном из них я распознал ту самую завязку, которой были стянуты мои запястья, когда стражники вели меня к лачуге. Эту полоску кожи я не без удовольствия приспособил к поводьям моей будущей запасной лошади.

Все складывалось вроде как в пользу моего дерзкого замысла. Каждый новый день был солнечнее и теплее предыдущего, а зимняя столица кагана словно оживала. Семьи готовились сниматься со своих зимовий, а потому в узких проулках царила сутолока. Зимняя одежда, половики и тряпье выносились и вывешивались на просушку, двери и окна открывались, входы шатров скатывались для большего доступа воздуха. Лошадям задавалось больше корма на выгулах, чтобы основательней подготовить животных к весеннему переезду. А стало быть, с побегом надо было не мешкать, поскольку летнее становище кагана могло, вполне вероятно, сместиться еще дальше от границы с Аварской маркой, а значит, и скакать до нее мне пришлось бы дальше. Время отбытия предрешилось для меня, когда однажды утром, на пути к орудийному парку, мимо меня проскакала небольшая группа аваров, направлявшаяся в глубь городища. Судя по добротности одежд и выделке сбруи и седел, это были не менее чем вожди племен. Ломбардец сказал, что это тарханы, проведшие зиму в более отдаленных поселениях. А прибыли они на большой совет, который созывается непосредственно перед весенним переселением. На совет длиною в день будет вызван кам, применить свой дар ворожбы и прорицания будущего. В его ответственность входит предсказание погоды на весь год, размеры пажитей, а также прорицание, ждать ли мира между родами и племенами или же быть войне. Ввиду торжественности и важности этого события работы на орудийном дворе были приостановлены.

Лучшей возможности ускользнуть и не придумаешь.

Тем же вечером, вернувшись в лачугу Фаранак, я собрал сбрую и подсумок с краденой едой и спрятал все это под изъеденным молью одеялом сразу за дверью. Все взвесив, я отказался от первоначальной мысли выбраться ночью в темноте: слишком велик был риск вызвать переполох у собак, что стерегли здесь чуть ли не каждый второй дом. Вместо этого я решил дождаться завтрашнего полудня. Тогда я смогу внаглую подойти к конюшне – открыто, с седлом в руке, – выбрать двух подходящих лошадей и уехать. Если же кто-то на пути остановит и спросит, то я скажу, что мне велели выгулять животных.