Циклы «Викинг», «Корсар», «Саксонец»

Спустя два дня уже знакомый мне улыбчивый латеранский гвардеец провел нас с Павлом на балкон, выходящий на огромный зал триклиния, где должно было состояться заседание трибунала. Мы очутились на своих местах очень рано, задолго до сбора духовенства, и время я коротал за разгадыванием большой мозаики на своде главной апсиды. Работа там едва началась, и художник успел лишь сделать набросок углем на штукатурке. В целом сцена была знакомая: посередине сидящая фигура преувеличенно крупных размеров, задрапированная в хитон и с нимбом вокруг головы, по бокам от нее две фигуры поменьше, лицами к центру, якобы пришедшие за получением даров. Изображение напоминало ту поврежденную фреску из брошенной часовни монастыря Монте-Кассино, хотя здесь, в триклинии, эта сцена символизировала нечто иное. Два скрещенных креста над центральной фигурой указывали, что это Святой Петр. Двух же его спутников характеризовали дары, которые они получали от небожителя. Первому вручался паллий[82] – знак папства, длинная белая ткань, украшенная крестами, а второй получал в дар корону.

Я уже почти воссоздал в уме законченную картину, когда меня шепотом на ухо отвлек Павел:

– Лев, я полагаю, втайне негодует, что мозаику не удалось завершить к прибытию Карла.

– Если это Святой Петр, назначающий Папой Льва и дающий корону Карлу, то Лев не просто самоуверен, но еще и опрометчив. Ведь исхода этого заседания он еще не знает, – зашептал я в ответ. – Может, у обвинителей заготовлен против него беспроигрышный ход.

Павел на это лишь хмыкнул.

Тем временем внизу уже начинали собираться зрители, и мой друг стал давать беглые характеристики тем, кого узнавал. За вычетом горстки франкских придворных, все допущенные к заседанию были так или иначе связаны с Церковью. Многие представляли палациум – папское хозяйство, а прочие были титулованными священниками, канониками[83] или монахами из папской курии. Были также диаконы и субдиаконы[84] из семи церковных округов города, диспенсаторы[85] и патеры[86] из ксенодохиев – находящихся в ведении церкви приютов для бедных и больных, а кроме того, присутствовала пара настоятелей монастырей. Самые старшие сановники занимали места на двух рядах скамей перед возвышением, где должен был воссесть король с его трибуналом. Всем прочим полагалось стоять.

Я осторожно выглянул поверх ограды нашего балкона и прошелся глазами по собранию одетых в черное фигур. Среди тех, кто сидел в первом ряду, я узнал Альбина, а также мне на секунду показалось, что я разглядел седую бороду Пелагия, пробста из Монте-Кассино. Но когда тот седобородый человек повернулся в профиль и с кем-то заговорил, я понял, что ошибся.

– А где же остальные? – тихо спросил я Павла. – Я думал, что соберется больше народу. Не могут же это быть все церковники Рима!

– Многие не решились прийти, – пояснил мой друг. – В основном здесь священники из фракции Льва. Противники же просто боятся показывать свои лица.

Спустя какое-то время латеранские служители сомкнули створки внешних дверей – значит, процедура должна была начаться уже скоро. Открылась боковая дверь, и конгрегация затихла при виде членов трибунала, вышедших вереницей и занявших места за столом на возвышении. Мне неожиданно вспомнилась во многом схожая картина пира в Падерборне, где Карл принимал Льва с его делегацией примерно за таким же столом на возвышении – в тот вечер, когда пропал аварский сосуд с воином, а меня подкараулили и жестоко избили. Король тогда точно так же сидел по центру. На этот раз он решил облачиться в теплую одежду франкского монарха – без головного убора, но в длинном плаще из роскошного куньего меха с широким горностаевым воротником. Справа от него на почетном месте сидел Лев, а слева – герцог Сполетский. Остальную коллегию составляли три епископа – судя по светлости их кожи, франки. С ними был архиепископ Арн, который с суровым лицом сидел чуть в стороне от остальных. Он, похоже, отвечал за весь протокол.

Вперед вышагнул королевский глашатай и призвал к тишине – в чем не было никакой необходимости: зал и так уже замер в тревожном молчании. Не меняя позы на своем кресле, король заговорил. Голос его был неожиданно высок и несколько умалял значимость его внешности. Несколько пожилых церковнослужителей в толпе поднесли к ушам ладони, чтобы лучше слышать. Карл объявил, что примицерий Пасхалий и сацелларий Кампул признали обвинение в подготовке и содействии позорному нападению на великого понтифика и теперь им надлежит объявить кару. Затем Его величество сделал паузу, и все присутствующие, дружно набрав воздуха, замерли в ожидании вердикта.

– Итак, – мрачно изрек король, – я приговариваю их обоих к смерти.

Воцарилась гробовая тишина. Затем среди собрания послышался тихий глуховатый ропот вперемешку с шуршанием риз, вторящим нервному шевелению людей. Решение казнить двоих виднейших палатинцев – такого в зале не ожидал никто.