Циклы «Викинг», «Корсар», «Саксонец»

Месяцы между тем тянулись своим чередом. Январь и февраль выдались холодными, небеса почти все время были затянуты свинцово-серыми тучами. Из-за дождя, который продолжался неделю без перерыва, река разлилась и затопила низинные районы города. Вода поднялась выше человеческого роста, и местным жителям пришлось перебраться в верхние этажи – точь-в-точь, как говорил номенклатор. Колизей наводнение затронуло лишь слегка, хотя на арене, бывало, образовывалось озеро глубиной в несколько дюймов, и мы не могли выводить животных на прогулку, так что им приходилось оставаться в стойлах. Все это время за ними хорошо приглядывали. Белые медведи радовались зимнему холоду. Вало кормил их мясом, рыбой и овощами, и сведения, которые писцы Павла отыскали в архивах, подтвердились как нельзя лучше. Моди и Мади благоденствовали, наслаждаясь сырой промозглой погодой. Кречеты тоже прекрасно себя чувствовали, а однажды утром Вало пришел ко мне и, улыбаясь от радости, сообщил, что одна из собак принесла четверых щенков. Два из них оказались чисто белыми, так что свора, которую мы вывезли из Каупанга, увеличилась. Оставшиеся двое щенков были покрыты черными и коричневыми пятнами, и, как только мать перестала кормить детенышей, Вало подарил их нанятым скотникам, на которых приходилась главная часть неприятной работы по уборке стойла тура. Нрав у быка за прошедшее время нисколько не улучшился.

Слухи о наших экзотических зверях широко разошлись по Риму, и, когда мы выводили их на прогулку, вокруг обычно собирались зрители. Самый большой интерес вызывали белые медведи. Римляне целыми семьями восседали на скамьях Колизея, наблюдая, как Моди и Мади лениво бродили по арене, и мне приходилось нанимать людей, чтобы те останавливали мальчишек, которые норовили дразнить хищников и кидаться в них камнями. Удостаивали нас внимания и многочисленные представители римской знати, восхищавшиеся кречетами, с которыми Вало продолжал ежедневно заниматься. Птицы, кружившие над огромной чашей Колизея, казались еще прекраснее, чем на природе. На тура, который все так же ревел, фыркал, брызгал пеной изо рта и яростно вращал глазами, все наши посетители реагировали одинаково: с благоговейным ужасом. Наш покровитель Павел однажды осчастливил нас визитом, продолжавшимся где-то с час, но вообще мы видели его редко. Его дворецкий нашел нам повара из местных и домашнего слугу, так что я согласился, когда Аврам пожелал переселиться вместе с тремя своими спутниками в дом одного из своих соплеменников и единоверцев. Теперь у всех четверых наших раданитов появилась возможность постоянно есть пищу, приготовленную на их вкус и по правилам их веры. Протис время от времени отлучался, чтобы навестить живших в Риме знакомых, а мы с Озриком частенько гуляли по городу и осматривали его красоты. Случалось, что мы договаривались о встрече с Аврамом, и он служил нам провожатым, или же руководствовались маленькой книжкой для паломников, которую я купил у торговца близ входа в базилику Святого Петра. В ней перечислялись усыпальницы немыслимого множества святых. Мы добросовестно выстаивали очереди жаждущих увидеть священные мощи или обозреть реликвии. И неизменно, стоило нам выбраться из темной крипты на свет или выйти за порог церкви, нас атаковали уличные торговцы и разносчики, уговаривавшие купить у них медальон или знак паломника.

Наша жизнь в Риме шла так спокойно и размеренно, что к началу марта я стал думать, что страхи Аврама по поводу возможных покушений на наше посольство не имеют под собой оснований. Однажды вечером, после приятного солнечного дня, мы с Озриком вернулись домой позже, чем обычно, усталые и со стертыми ногами. Во всех окрестных домах уже закрыли ставни и погасили огни. Вало уже лег спать, наших слуг видно не было, и я решил, что они отправились по домам. Мы с другом разошлись по своим комнатам. Я лег спать в исподнем, так как звездная ночь была очень холодной, и погрузился в глубокий сон без сновидений. Однако через некоторое время меня разбудил лай собак. Я прислушался, лежа в постели. Собаки имелись в нескольких домах, расположенных в Колизее, – и сторожевые, и даже домашние. По ночам они то перелаивались, то выли и частенько мешали всем спать. Но шум, разбудивший меня, был необычным: я распознал характерное тонкое отрывистое тявканье собак, привезенных нами из Каупанга. Подобные звуки они издавали в состоянии крайнего возбуждения. Странным было и то, что лай раздавался совсем близко. Мы всегда запирали собак на ночь в отведенном им помещении, глубоко в коридоре под трибунами арены, и любые звуки, долетавшие оттуда, были чуть слышными. Я решил было, что Вало плохо запер их дверь и они вырвались. Так что я поднялся, накинул кое-какую одежонку, вышел из своей комнаты и открыл входную дверь, чтобы разобраться, почему наши питомцы так нервничают.