Здесь и случайные якобы встречи, и необычайные на первый взгляд совпадения. А еще бывает, редко правда, цепочка мгновений, слипшихся, слившихся воедино. Так что глаза слепит от незабываемости их.
Кто придумал, что за все надо платить?
Правильно придумал.
Иначе бы люди умирали от счастья. Хотя иногда и такое бывает. Но представляете такой диалог:
— Хороший был человек.
— Да. Жаль, что так внезапно.
— И отчего же?
— Да от счастья, говорят…
— А-а-а-а… Хоть не мучился?
В то лето я понял, что когда-нибудь умру.
Потому что такие мысли приходят, только когда есть что терять. А Дина…
Я не читаю любовных романов. Я и вообще не слишком к таким вещам привык. Вот насчет пейса, как лучше лошадь до кондиции скаковой довести, взять от нее ровно столько, сколько она может дать, и даже чуть больше, это да, мое. А романы…
Но если после двух суток любви, едва расцепив руки и губы, испытываешь звериную тоску и голод по тому, другому телу… И лишь одна мысль: почему, ну почему мы не сиамские близнецы?
— Который час?
— Не знаю. Сейчас посмотрю… Девять, вроде девять вечера. Почему ты спрашиваешь?
— Хочу запомнить…
— Запомнить что?
— Хоть что-нибудь, хоть время.
— Зачем?
— А вот буду когда-нибудь умирать, совсем уже ослабею и соображать ничего не буду, и вдруг захочется вспомнить что-нибудь хорошее.
— Ну?
— Ну вот ты мне и шепни на ухо в этот момент: «Девять вечера…»
— Но почему?
— Потому что я запомню эту минуту как минуту абсолютного счастья. Ты шепнешь, и я возьму на себя, задержусь на целую бесконечную секунду и умру счастливым…
Что вы понимаете в любви?
Что понимаю в ней я?
Да и не любовь это — мутация, неутолимая жажда. Ежесекундная потребность видеть, слышать, трогать. Образ жизни — как страх, страсть, пристрастие, зависимость.
А вы говорите — любовь…
ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ
Дни летели, похожие на осенние листья.
Все было, как обычно: тренировки, диета, скачки, пустая холостяцкая квартира. Только одно было не как всегда, вернее — как никогда. Чувство ее постоянного присутствия.
То, что между нами произошло, то есть происходило, было так… ново и необычно для обоих, что необходим был почти постоянный выброс эмоций, нас зашкаливало друг от друга. Словно коня, получившего последний посыл и последний вопль всадника перед самым финишным створом — прямо в ухо, и так уже летящего полным махом и вовсе не к этой полосатой штуковине, врытой в землю слева, а потому, что пейс в крови…
Поэтому я все время пропадал на ипподроме, иногда даже ночевал там, в каптерке, вместе с конюхами и сторожами, возвращаясь домой только к приходу Дины. А она (помните папку у нее под мышкой, там рисунки были, и лошадей тоже) набрала кучу какой-то халтуры, что-то где-то оформляла, мы в основном перезванивались, встречались вечерами два-три раза в неделю, и только по субботам она приходила ко мне и оставалась.
А воскресений я не помню. Часто мы даже не вылезали из постели. Соприкосновение наших наэлектризованных тел стало таким же необходимым условием существования, как сон или восход солнца.
Смешно, но после ее посещений целых два дня я мог не думать о диете. У нас знаете как? Пятьдесят пять килограмм вместе с седлом, все остальное — проигранные секунды. Даже поговорка такая есть: на завтрак у жокея сырое яйцо, на обед его запах, на ужин воспоминания о нем… Если ты маленького роста, еще куда ни шло. Недаром есть целые жокейские династии, в которых маленькие женятся на маленьких, чтобы следующие поколения… Были даже случаи, когда жокеи вырезали не нужные для скачек мышцы, чтобы уменьшить вес. А мне с моими ста семьюдесятью пятью сантиметрами роста… По жокейским меркам великан. Дина все время пеняла мне, что у меня кожа да кости, непонятно, где во мне мужик прячется. Ну, на это у меня ответ всегда один был…
И вот парадокс: несмотря на постоянное, острое желание быть рядом, мы совсем не стремились жить вместе, хотя и препятствий особых для этого не наблюдалось. Мы были одиноки, ничем не связаны, но прорастать друг в друга, раздвигать чужую жизнь своими корнями казалось слишком, потому что и у счастья есть пределы, — так мы думали. Как же можно еще больше, если и так уже…
Ближе к зиме что-то между нами сломалось, что ли. Заболело…
Началось это как-то незаметно: Дина сделалась задумчивой, тихо вздыхала. И прижималась крепко-крепко, словно боялась, что отберет кто. Так и говорила: «Чтобы никто не отобрал…»
Жила она довольно далеко, за кольцевой, снимала там квартиру пополам с подругой, не любила по общежитиям. Училась, я уже говорил, в Строгановке — то ли дизайн интерьера, то ли… Не знаю точно, не разбираюсь я в этом. И все время рисовала животных, любила это дело страшно. Только портретов Малыша собралась у нее целая галерея. Один я даже в рамку вставил и на денник его повесил.