Цирк Кристенсена

Я показал ей свои руки. И, наверно, в первый раз увидел их такими. Довольно тонкие, не особо красивые, костяшки пальцев как маленькие бугорки. С виду — руки, не слишком много бывавшие на воздухе. Она повернула их вверх ладонями, и меня прямо-таки поразило, какие они бледные, морщинистые. Она провела по ним пальцами, ближе к запястью, по артерии, разжала свои кулаки, а я обхватил ее запястья, и мы стали связкой, связкой людей, иначе не скажешь.

— Я не отпущу тебя, — сказала она.

— Что?

— Тебя я буду держать всегда, — сказала Аврора Штерн.

И вот так я заканчиваю это повествование, на книжной ярмарке в Париже, где упал со сцены, но я клянусь, положа руку на сердце, говорю, положа руку на свое двойное сердце, говорю, что устоял, клянусь, что не упал на пол, потому что в следующий миг опять сидел на стуле, на той же шаткой французской сцене, часы над дверью показывали 19.04, и я посмотрел на свою шпаргалку, мысленно прочел три слова, записанные по этому случаю, время, молчание, меланхолия, и, возможно, подумал добавить еще одно слово, невозможно, но не сделал этого, скомкал бумажку, отбросил ее, устремил взгляд на свою ошеломленную, или испуганную, публику и сказал:

— Я стал писателем, потому что электрогитара была похожа на цветок.