Цирк проклятых

– Убей его, или я убью его медленно. Я выну из него кости по кусочкам, но не убью. Пока его голова и сердце целы, он не умрет, что бы я с ним ни делал.

Я глядела на Жан-Клода. Нет, я не стану смотреть, как Оливер его пытает, если могу этому помешать. Разве не лучше быстрая смерть? Не лучше?

Я взяла у Оливера кол.

– Я это сделаю.

Оливер улыбнулся.

– Мудрое решение. Жан-Клод поблагодарил бы вас, если бы мог.

Я глядела на Жан-Клода, держа в руке кол. Коснулась его груди там, где был ожог. И отняла измазанную кровью руку.

– Делай! – велел Оливер.

Я повернулась к нему, протягивая руку за молотом. Когда он мне его протянул, я вонзила обугленный кол ему в грудь насквозь.

Вскрикнул Карл. Изо рта Оливера хлынула кровь. Он застыл, будто не мог шевельнуться с колом в груди, но он еще не был мертв. Еще нет. Мои пальцы вцепились в мясо его горла и потянули, вырывая куски плоти, пока я не увидела хребет, блестящий и мокрый. Ухватив его рукой, я выдернула кость из тела. Голова Оливера упала набок, повиснув на кусках мяса. Я оторвала ее и бросила через ринг.

Карл Ингер лежал у алтаря. Я нагнулась и попыталась нащупать пульс, но его не было. Смерть Оливера убила его.

– Ты это сделала, Анита! – подскочил ко мне Алехандро. – Я знал, что ты можешь его убить! Знал! – Я подняла на него глаза. – Теперь убей Жан-Клода, и мы будем вместе править в этом городе!

– Да.

И я ударила его раньше, чем успела об этом подумать, раньше, чем он прочел бы мою мысль. Всадила руку ему в грудь. Треснувшие ребра заскребли по коже рук. Я схватила его бьющееся сердце и раздавила.

Дышать было невозможно. Грудь сдавило обручем со страшной болью. Я вырвала его сердце из дыры в груди. Он упал с расширенными от изумления глазами, и я упала вместе с ним.

Я ловила ртом воздух. Не могу дышать, не могу дышать!

Лежа на трупе своего Мастера, я чувствовала, как бьется мое сердце за нас обоих. Нет, так он не умрет. Я ухватила его пальцами за горло, вдавила. Обеими ладонями я сжимала его горло. И они вдавились в его плоть, но боль была оглушающей. Я харкала кровью – нашей кровью.

Руки онемели. Я уже не знала, давлю я или нет. И ничего не чувствовала, только боль. Потом все скользнуло прочь, и я стала падать в темноту, где никогда не было света и никогда не будет.

48

Я очнулась, глядя в желтый потолок. Минуту я просто моргала. Теплыми квадратами лежало одеяло на солнце. У кровати были металлические перила. А на руке у меня стояла капельница.

Больница. Значит, я не умерла.

На столике у кровати стояли цветы и связка воздушных шариков. Минуту я лежала, радуясь тому факту, что еще жива.

Открылась дверь, и показался большой букет цветов. Они опустились, и за ними показался Ричард.

Кажется, я перестала дышать. Всей кожей я ощущала ток своей крови. В голове зашумело. Нет. Я не упаду в обморок. Никогда не падала и не буду! Наконец я смогла сказать:

– Ты мертвец.

Его улыбка исчезла.

– Нет, я не мертвец.

– Я видала, как Оливер вырвал тебе горло.

Я и сейчас это видела в каком-то слое сознания. Я видела, как он ловит ртом воздух в предсмертных судорогах.

Оказалось, что я могу сесть. Я охватила себя руками, и игла капельницы шевельнулась под кожей, натянув пластырь. Это было реально. Больше ничего реальным не казалось.

Он поднял руку к горлу и остановился. Было слышно, как он нервно сглотнул слюну.

– Ты видела, как Оливер разорвал мне горло, но это меня не убило.

Я вглядывалась в него. Пластыря на щеке не было. Порез зажил.

– Ни один человек не выжил бы, – тихо сказала я.

– Я знаю.

И виду у него был неимоверно печальный.

Страх передавил мне горло, почти не давая дышать.

– Кто ты такой?

– Я ликантроп.

Я покачала головой:

– Я знаю, как движется ликантроп, какой он на ощупь. Ты не из них.

– Нет, я ликантроп.

Я все качала головой:

– Не может быть.

Он подошел к кровати. Цветы он держал неуклюже, будто не знал, куда их девать.

– Я второй после вожака стаи. И могу сойти за человека, Анита. Я это очень хорошо умею.

– Ты мне лгал.

Он покачал головой:

– Я не хотел этого делать.

– Зачем же делал?

– Жан-Клод приказал мне тебе не говорить.

– Почему?

Он пожал плечами:

– Думаю, потому, что знал, как ты их терпеть не можешь. И что ты не прощаешь обмана, он тоже знает.

Неужели Жан-Клод намеренно пытался помешать нашим отношениям? Наверняка.

– Ты спрашивала, что держит меня при Жан-Клоде. Это оно и есть. Вожак моей стаи одолжил меня Жан-Клоду с условием, что никто не узнает, кто я.

– Почему с тобой такой особый случай?

– Люди не любят, когда ликантропы учат детей, да и кого угодно, если на то пошло.

– Ты вервольф.

– Разве это не лучше, чем быть мертвецом?

Я смотрела на него в упор. Все те же безупречно-карие глаза. Падающие вокруг лица волосы. Я хотела попросить его сесть, провести пальцами по волосам, чтобы отвести их с этого чудесного лица.

– Да, это лучше, чем быть мертвецом.

Он выдохнул, будто до того задерживал дыхание. Улыбнувшись, он протянул мне цветы.