Цирк семьи Пайло

Спешивший в свой фургон Джордж походил на крохотного сержанта-инструктора по строевой подготовке в фильме, который ради смеха пустили в ускоренной перемотке. Он вихрем проносился мимо всех, кто оказывался у него на пути. Его раздирали два глубоко противоречивых чувства: злорадное торжество от крушения Курта и брезгливая ненависть к тем, кто осмелился покуситься на цирк. Будь его воля, сдохли бы все, кроме него…

Добравшись до фургона, он поставил хрустальный шар на стол и вперился в него диким взглядом. Курт по-прежнему кружил у Комнаты Смеха и Ужаса, хотя зрителей уже не осталось. На спине у него вырос огромный горб, а челюсть вытянулась так, что он не мог сомкнуть губы, из которых еще вырывалось:

– О-хо-хо…

Переместив шар в сторону фургона Курта, Джордж увидел такое, от чего глаза полезли на лоб. Новый клоун, Джей-как-его-там, крался по тропинке вместе со священником Курта. Джордж отрывисто тявкнул, что, наверное, означало смех. Потом схватил один из блокнотов бухгалтера и быстро написал: «Преступники». Первое имя в списке: «Клоун Джей». Джордж направил шар на дом акробатов, там оказался лишь один из них, Рэндольф, и по какой-то необъяснимой причине он вываливал на мебель мешок навоза. «За каким чертом он свои вещи обгаживает?» – пытался понять Джордж. Потом Рэндольф положил на покрытый слоем навоза замшевый диван красный пластиковый клоунский нос и быстро выбежал наружу. Джордж в недоумении покачал головой и добавил Рэндольфа в список.

Весь следующий час он с помощью шара наблюдал за странными событиями, которые, уж ему ли не знать, выглядели чертовски хорошо организованными. То и дело он бормотал «этот подходит» или «попался» и выводил в блокноте очередное имя. Очень скоро в список попало больше десятка имен. Джордж вызвал бухгалтера, который суетливо вбежал в фургон.

– Передай это Курту, – приказал Джордж, протягивая ему листок. – По-моему, он еще у Комнаты. Если его там нет, поищи в фургоне.

Бухгалтер закивал, тряся двойным подбородком, и ушел. Вообще-то, Джордж больше не нуждался в его услугах.

* * *

Курт уже не кружил у Комнаты Смеха и Ужаса. Он стоял на пороге своего фургона, медленно обводя глазами его интерьер и во всех подробностях примечая разгром своей конторы: рассыпанные зубы, человеческие испражнения, разорванные Библии и открытый отсек под ящиком стола, откуда исчез священник. Стоя и глядя на все это, он произнес лишь один звук, еле слышное:

– О-хо-хо.

Курта не заставил вздрогнуть даже отдаленный пронзительный вскрик, громкий как взрыв, когда Гоши обнаружил, что случилось с его женой.

За спиной у него кто-то откашлялся. Курт дернулся, словно вышел из транса, и обернулся. Если бы кашлянувший знал об ухмылке на лице Курта, то он бы тихонько развернулся и быстро ушел. Потрясение, испытанное Куртом после разгрома его конторы, проявило себя физически. Внезапно его лицо как будто разделилось на две половины: лоб и брови оставались нормальными, а вот нос особенно выделялся, как скрюченный палец, словно выпирающий из-под кожи крохотный позвоночник. Губы и щеки растянулись и истончились. Зубы торчали, как кусочки пожелтевшей слоновой кости. Курт Пайло больше не походил на человека – половина его лица превратилась в зазубренное орудие, больше напоминавшее перевернутую челюсть акулы, нежели человеческую. Это лицо – последнее, что видел Пайло-старший при жизни.

Челюсть опустилась, как разводной мост. Курт произнес:

– Гммм?

У бухгалтера оставалась ровно секунда, чтобы побледнеть и обмочиться, прежде чем Курт аккуратно откусил ему голову. С глухим стуком она упала на траву, стекла очков треснули, но не выскочили из оправы. Курт вытащил из кармана носовой платок и элегантным движением промокнул щеки. Не очень членораздельно, но добродушно произнес:

– Что это мы тут наделали? Насвинячили. Надо держать себя в руках.

Он потянулся вниз, – кости на пальцах удлинялись, кожа стала мала, – и аккуратно поднял листок, который бухгалтер уронил на землю. Пробежал его глазами, хоть ему и понадобилось некоторое время, чтобы снова начать понимать буквы и слова. Он знал имена фигурировавших в списке и их лица тоже. Преступники.

– О-хо-хо, – произнес Курт, выходя из фургона и направляясь к клоунскому шатру.

* * *

Цвет лица Гоши менялся с каждой секундой. Его кожа становилась синей, желтой, зеленой, черной, ярко-красной, а потом снова обычной болезненно-розовой. Он неподвижно стоял на пороге своей комнаты, похожий на гору свиного сала, наспех слепленного в человеческую фигуру и безвкусно раскрашенного. На полу перед ним валялся черный цветочный горшок, земля из которого рассыпалась, сложившись в огромную коричневую слезу. Обрывки раскидистых желто-зеленых листьев образовывали след, ведущий к двери.

Дупи, похоже, издалека почувствовал настроение брата. Он выбежал из комнаты, крича:

– Гоши?! Г-г-гоши?!

Взрывающий барабанные перепонки визг Гоши не миновал никого в цирке. Со звоном лопнула лампочка. Из уха Дупи вытекла тонкая струйка крови, когда тот глядел на пустой горшок.

– О, Гоши, – едва выдохнул он. – О, Гоши, нет!