Цирк семьи Пайло

– А надо бы знать, дитя мое. Я тебе каждую неделю выдаю кисетик с порошком.

Джей-Джей умолк, а Гонко раздал карты для партии в покер.

– И это вовсе не слава, Джей-Джей, – сказал он. – Мы замешаны в куда-а-а-а более крупных делишках, чем гибель девяти проходимцев. Как тебе пятьдесят миллионов мертвых трюкачей. Ты только прикинь, Джей-Джей. Вот это слава. Вот это первые полосы газет. Причем неоднократно.

– Что?

Гонко с прищуром поглядел на него и едва заметно улыбнулся.

– Ну, скажем, так. Неудавшийся художник из Австрии обязан своим политическим взлетом Курту Пайло. Он прославился отнюдь не своими картинами, но ты, разумеется, о нем слышал.

Этот разговор утомил Джей-Джея. Он ушел к себе в комнату, открыл один из бархатных кисетов (теперь их у него было три, потому что Джордж, скрепя сердце, расплатился с клоунами, когда те вернулись сегодня ночью), высыпал несколько крупинок на ладонь и стал рассматривать, как свет рассыпается крохотными радужными отблесками.

– Что же это за хрень? – пробормотал он.

Вскоре остальные клоуны отправились спать, и цирк затих. Джей-Джей достал хрустальный шар, не ожидая увидеть там чего-нибудь особенного в такое время. Он думал посмотреть на карликов и узнать, чем они занимаются, когда вылезают с наступлением темноты. Понаблюдав несколько минут, как они слоняются по крышам, он переключил шар на гостиную и с удивлением увидел вот что: в шатер, сливаясь с мраком ночи, кралась какая-то фигура. Джей-Джей наехал на нее как можно ближе, но кто бы ни был этот незваный гость, он мог двигаться в темноте так же незаметно, как и клоуны: Джей-Джей разглядел лишь силуэт со сгорбленными плечами и сильной хромотой. Внезапно он понял, кто это: он сегодня днем уже видел эту жуткую фигуру, выползавшую из Комнаты, с почерневшей кожей и дымящимся телом. Когда ученик прошел мимо висевшего в гостиной фонаря, Джей-Джей разглядел его лицо, розово-белое и лиловое от ожогов. Глаза его сверкали стальным блеском, как у человека, окончательно утратившего последнюю надежду. В руке он держал свинцовую трубу.

Джей-Джея охватил страх, когда он понял, что вероятная жертва – именно он. В конечном итоге, это он занял место новичка, получал его зарплату и жил в его комнате. Тихонько всхлипывая, он подпер дверь стулом, чтобы выторговать себе пару секунд. Руки у него уже тряслись. Он порылся в ящиках, ища, чем бы защититься, и нашел скалку, потом шагнул обратно к шару и внимательно в него вгляделся. Новичок приближался неуклюжими, но упрямыми шагами.

Джей-Джей пытался держать скалку ровно, уводя руку за спину. Он швырнет ее изо всех сил, бросок придется почти в упор, и если постараться, то он проломит башку этому гаду. Переводя взгляд с двери на шар, он заметил новичка. Но тот прошел мимо двери Джей-Джея, даже не посмотрев на нее.

Настроение у Джей-Джея резко поменялась, как будто он сменил носки – от страха не осталось и следа. Внезапно охваченный жаждой крови, он положил скалку на пол и тихонько выполз за дверь. Новичок упорно ковылял вперед, как восставший из могилы зомби. Джей-Джей двинулся за ним. Краем глаза он заметил какое-то движение, он повернулся и увидел ползущего по коридору Дупи. На мгновение взгляды их встретились, и оба беззвучно двинулись дальше.

В метре с лишним впереди маячила обоженная шея новичка: сплошной багрово-лиловый волдырь от ожога. Одежда на нем потемнела от сажи, присыпанная беловатым пеплом, на ней зияли прожженные дыры, сквозь которые проглядывали жуткие гноящиеся раны. На некогда цветастой рубахе чудом уцелела одна маргаритка.

Ученик остановился у двери Гонко, не зная, что он не один. Он покачивался из стороны в сторону. Джей-Джей лихорадочно размышлял, предупредить главного или нет. Гонко его совсем не волновал. Спящий или нет – любой лидер, неспособный отразить нападение этой изуродованной и израненной фигуры, наверное, не имеет права на лидерство.

Новичок протянул обезображенную, покрытую волдырями руку к двери Гонко, обхватил дверную ручку пальцами, на костяшках которых лопнула кожа. Он что-то прошептал сквозь зубы, открыл дверь и вошел. Дупи и Джей-Джей бесшумно бросились за ним и остановились на пороге.

В комнате Гонко горела одинокая свеча, ее крохотное пламя почти утонуло в лужице оплавившегося красного воска. Главный клоун лежал, укрывшись простыней, глубоко дыша во сне, его ноги в клоунских башмаках свисали с кровати, одеяло прикрывало его грудь и лицо. Ученик поднял свинцовую трубу и приблизился, сделав шаг, потом другой, с силой сжав пальцами свое орудие. Тут он замер, глядя на своего беспомощного врага, то ли собираясь с духом, то ли наслаждаясь моментом.