Цирк Умберто

Его горем, которое он тщательно скрывал от окружающих, был Петер Антонин — чудесный мальчуган, тихий, улыбчивый, но слабенький, болезненный и к тому же крайне боязливый, что выяснилось, как только он немного окреп и стал играть с ребятишками Кергольца. Петер с опаской смотрел на людей, пугался любого окрика, но пуще всего боялся животных. Сколько раз Вашек или Елена приводили его то на конюшню, то к обезьянкам, то к попугаям, сколько раз они гладили при нем своих любимых лошадей или собак, зазывали его к овцам и козлу Синей Бороде — все их попытки оканчивались неудачей: глаза мальчика неизменно наполнялись ужасом и тоской, личико искажалось подступавшими рыданиями, и если ему удавалось вырваться от родителей, он опрометью мчался к вагончику — только там, на лесенке перед дверью, мальчик чувствовал себя в безопасности. Семья горевала, родственники наперебой предлагали разные средства преодолеть его трусость, пытались воспитывать Петера личным примером, уговаривали, соблазняли всевозможными обещаниями, подарками, играли с мальчиком — тщетно! Правда, поначалу домашние так восторгались его милым, обворожительным личиком, что не замечали уже с раннего возраста дававшего себя знать недостатка. Вашек, воспитывавший молодых хищников и привыкший выявлять их прав, первый с болью в душе осознал, что его сын совершенно непригоден к цирковой жизни. Вскоре это поняла бабушка, затем остальные: родственники беспомощно разводили руками, спрашивая друг друга, в кого он такой. В Карасов — едва ли, в Бервицев и Умберто — тоже нет. Агнесса допускала, что, возможно, это по ее линии: мужчины в роду Стеенговеров всегда были педантичны и неумолимы в своих конторах, но не слишком-то смелы за их пределами. Вашеку вспомнились анекдоты о появлении Стеенговера в цирке: увы, Петер во многом походил на своего дядюшку.

Семья утешала себя тем, что с годами, быть может, все пройдет и мальчик отделается от своих страхов. Вашек был настроен скептически, но ему не хотелось лишать жену и родственников надежды, и потому он молчал и принимал деятельное участие в любой попытке закалить душу Петера, отлично сознавая, что основой сдержанного темперамента сына является страх, от которого ему не избавиться, как не избавиться от трусости пугливому тигренку — вырастая, он остается нервным и ненадежным. Зимою Петер Антонин посещал начальную школу, с весны до зимы с ним занимались дома — отец, бабушка, дядя Франц. В отношении учебы жаловаться на него не приходилось: у Петера была светлая голова, он легко усваивал все предметы и, даже живя беспорядочной, кочевой жизнью, намного опережал своих однокашников. Но и эти успехи лишь утверждали Вашека во мнении, что Петер для цирка потерян, а заставлять его проделывать ненавистные трюки — значит просто калечить душу ребенка. И Вашека не покидала тихая грусть, ибо, как и всякий отец, он всего более желал видеть в малыше подобие самого себя. Сердце его сжималось, когда он наблюдал, как отчаянно карабкаются на лошадей мальчуганы Кергольца, как делают они стойку и прыгают, как усердствуют, помогая устанавливать шапито. То был мир его детства, краше которого он не знал, поэтому он лишь с притворным воодушевлением слушал, как его сын, оторвавшись от книги, повторяет наизусть целые страницы. Елена же была в восторге. Она даже гордилась тем, что ее ребенок растет для чего-то более возвышенного, нежели бродячий цирк. Вашек не мог ее понять, но предполагал, что это у нее, по всей вероятности, от старого Бервица — жажда светской славы и блеска. Он не переубеждал ее, но чувствовал: души их так и не слились воедино, между ними при всем внешнем согласии стоит некая невидимая преграда, мешающая полному счастью, и всякий раз, когда он думал об этом, в памяти Вашека вставал образ Розалии. Махнув рукой, он отправлялся в шапито или на конюшню — работать и хлопотать. Там был его настоящий дом.

В годы, когда посещаемость катастрофически упала, умбертовскому шапито остались верны лишь подлинные знатоки и любители, которые с удивлением и восхищением наблюдали, как поднялся в эту трудную пору уровень представлений в цирке Умберто. У многих почитателей манежа были друзья среди артистов цирка; они поздравляли их с прекрасной программой, и довольные артисты отвечали:

— Да это все Вашку.