Цирк Умберто

— А что, если я не понравлюсь? Нет, уважаемый, рисковать незачем. Зритель — существо коварное, и никогда нельзя быть уверенным в нем заранее. Конечно, я мог бы пренебречь этим обстоятельством — контракт есть контракт, убытки понесла бы дирекция. Но я смотрю на дело иначе. Я много запрашиваю, но хочу, чтобы театр с моей помощью тоже не остался внакладе. Порядочность прежде всего. А как в Праге с квартирами? Мне, знаете ли, нужна такая, где я мог бы топать и драть глотку. Жилец я, в общем, спокойный, но есть у меня одна слабость. В каждом городе я обхожу ветошников и скупаю всякое старье — шляпы, шапки, мужское и женское платье, мундиры, ливреи; старьевщики считают, что у меня тихое помешательство. Добро бы еще тихое! А то ведь я тащу все это домой, наряжаюсь перед зеркалом и, если получается что-нибудь забавное, начинаю горланить и прыгать как сумасшедший. Не знаю, право, чем это объяснить. Человек я уравновешенный, но стоит надеть чужой мундир, особенно если он мне по вкусу, как я точно электризуюсь и ору, будто в доме пожар. Такая уж у меня дурацкая натура, самому неловко. Жить в гостинице я не могу и у слабонервных хозяев — тоже. Но что делать! Зато покричишь этак годика два-три по часу в день, смотришь — получается пятиминутный номер, а четыре раза по пять минут — на это уже можно существовать. Странный хлеб, не правда ли?

Стеенговер достал адреса квартир. Многие хозяйки из Карлина, с Поржичи, из Флоренцы предлагали театру свои услуги. Артисты были образцовые жильцы — добропорядочные, скромные, экономные, они никогда не возвращались слишком поздно, не доставляли неприятностей. Отоспав свои пятнадцать или тридцать ночей, они расплачивались, укладывали чемоданы и исчезали, чтобы через пять-десять лет неожиданно появиться вновь — так, будто они только вчера съехали с квартиры, — и потребовать ту же комнату, тот же утренний кофе с рогаликами, те же услуги, что и прежде.

Артисты варьете играли небольшую, но существенную роль в жизни Карлина. Вашек в первые же дни своей новой деятельности понял, что это совсем иная ветвь, нежели артисты цирка, хотя она и питается соками того же дерева. В цирке все разъезжали вместе, большинство людей объединялось в нем на всю жизнь. Образовав своего рода деревню на колесах, они возили за собою домашний очаг, жили одними радостями и невзгодами, тесно сплетая свои судьбы. Так выковывалось настоящее, прочное братство. Артисты цирка повсюду были дома, артисты варьете всюду оставались чужаками. Им не с кем было отвести душу; их интересы ограничивались собственным номером; они скитались по свету, замкнувшись в себе, и оживлялись лишь при встрече с коллегой. Ни одна категория людей не придавала такого значения проблеме «стола», как артисты варьете. Прага, Вена, Париж, Варшава, Лондон — в представлении артистов, вся жизнь этих городов сосредоточивалась в каком-либо кафе, адрес которого непременно значился на их послужном списке; здесь они могли встретиться с людьми того же цеха и той же судьбы, могли вести с ними традиционные разговоры о расписании поездов и таможенных досмотрах, о директорах и капельмейстерах, о том, в какой программе выступали их общие знакомые и какие изменения произошли в той или иной «фирме» — так называли в те времена содружество двух или нескольких артистов. В этой трудной, холодной и одинокой жизни поселение на временной квартире являлось для них большим и важным событием. Отель сулил то же отшельничество, каковым являлась вся их жизнь, да он им был и не по карману; частная же квартира, обходившаяся гораздо дешевле, помимо всего прочего, приобщала их к простым человеческим радостям, одаряла частичкой жизненного тепла. Список с адресами квартир был неотъемлемой дорожной принадлежностью каждого артиста; на всякий случай они заносили туда любые сведения о хозяевах квартир чуть ли не всех европейских городов и, оставшись в одиночестве за столиком кафе или в поезде, перечитывали подобный список, как захватывающий роман. Одни записи будили в них воспоминания о прошлом, другие вселяли надежды на удобства и уют в будущем.

Некоторые артисты путешествовали с женами, которых терзала та же ностальгия бездомной, скитальческой жизни. У других находился в мире уголок, куда они возвращались в летние месяцы, чтобы освежиться и отдохнуть. Хуже всего приходилось тем, кто, женившись на артистке, не мог по какой-либо причине создать с ней «фирму» или даже выступать в одной программе. Подобная участь постигла и швейцарского музыканта Людвига Вехтера.