Цирк Умберто

В промежутке между супом и кнедликами с повидлом он узнал от обитателей «восьмерки», кто приехал в синем фургоне. Ахмед Ромео, как выяснилось, был потомком древнего рода тунисских комедиантов, берберийская кровь которых давно уже смешалась с французской и итальянской. Вместе со своими детьми он создал один из лучших в Европе икарийских номеров — массовое выступление, в котором принимали участие даже трехлетние малыши: они стояли на вершине пирамиды с вертикально поднятой ногой.

— Что ни толкуй, — заметил старый Малина, — а работа этого Ахмеда с ребятней — чистой воды старая школа. Тут уж мальчишку приспособят к чему хочешь. Суставы раздаются, хребет делается гибкий — такой парень может быть кем угодно…

— Хоть министром, — усмехнулся Восатка.

— В доброе старое время, — сбить Малину с толку было не так-то просто, — таких, кто не прошел этой школы, в цирке не водилось. Это называлось начинать с азов, когда четырехлетнему шпингалету выворачивали суставы и выгибали позвоночник. Зато после он тебе и укротитель, и канатоходец, и дурашливый Август — кто хочешь, и на худой конец всегда мог заработать себе на хлеб акробатикой. Главное же, с таким ничего не могло случиться, разве что по божьему попущению. Знавал я некоего Корини — звали его Кернер, но в цирке он величал себя Корини, — так тот тоже был учен с азов. Любимым его номером был «марширующий узел»: согнется в три погибели — не разобрать, где руки, где ноги, будто его и впрямь узлом завязали. Потом, глядишь, руки высунулись, и пошел узел — ать-два! Задница наверху, голова где-то промеж ног, ноги на спине, прямо глядеть боязно. А через несколько годков решил этот самый Корини зверей дрессировать и купил двух тигров. Уссурийских. Самых что ни на есть лютых. Войдет, бывало, к ним в клетку и давай учить солдатиками на тумбах стоять да честь отдавать. Я ему говорю: «Выкинь ты эту дурь из головы, разве ж уссурийский тигр годен на то, чтобы честь отдавать?» А он знай свое: не отступлюсь, мол, и баста, пусть хоть десять лет на них угроблю. С полгода тиранил он тигров и научил их только влезать на тумбу да солдатиков изображать, хоть и бил их и колол — так уж заведено было. Это теперь все больше лаской — взять хоть нашего Гамбье… Тигры страсть как злились на Корини, я сколько раз говорил: «Пресвятая дева, будет когда-нибудь из этого парня отбивная, а из тигров — ковер!» А он все хорохорился: дескать, тигры поднимают лапу уже до самой груди и скоро будут отдавать честь по всем правилам. Но чего я боялся, то и случилось. Раз самый большой тигр кинулся на Корини. Правда, тот заметил, как зверь ощерился, и успел увернуться. Но тут взбеленился второй тигр, сполз с тумбы и нацелился на Корини с другой стороны. Корини очутился меж двумя тиграми, огляделся и вдруг возьми да вырони из рук бич и вилы. Мы так и ахнули, а он зашебаршил, зашебаршил — да в узел и пошел этакой каракатицей. Тигры с перепугу заметались, сигают друг через дружку, чуть в кучу не повалились, а после — гоп на тумбы и встали навытяжку, честь правой лапой отдают, а узел знай марширует перед ними, будто на параде.

— Ты, земляк, рассказал нам весьма поучительную историю, — заметил Буреш, разрезая ложкой кнедлик, — вероятно, твой приятель дожил до преклонного возраста?

— Где там, — ответил Малина все так же невозмутимо. — Вскорости после того случая с тиграми Корини неловко спрыгнул с козел, поскользнулся и угодил правой ногой под колесо. Получился перелом, фельдшер кость срастил, да неправильно, пришлось снова ломать, получилось заражение, Корини весь опух, да и помер. Я ж говорю: коли начал учебу с азов — все нипочем, одного только божьего попущения бояться надобно.

— Что верно, то верно, — вступил в разговор Керголец, — чего лучше, когда есть возможность упражняться с малых лет. Я бы на твоем месте, Антонин, впряг Вашека в работу. Надо пользоваться случаем. Загонять клинья в землю да натягивать канаты он всегда успеет, но, судя по всему, Вашек может добиться большего. Ты, как отец, должен посодействовать. А там уж его дело…