Цирк Умберто

Ничего себе шлепнулся! Вашеку показалось, что он не сможет подняться. Но тут самый большой цыганенок выпрямился в прыжке, что-то крикнул и бросился к Вашеку, протягивая ему руку. Его примеру последовали остальные ребята, они со всех сторон кинулись к Вашеку, схватили его за руки и за плечи и, ощупывая, кричали:

— Niente, niente! [58]

А старший жал Вашеку руку, скалил зубы в обезоруживающей улыбке и говорил:

— Scusi, scusi, excusez-moi, entschuldigen — io sono Paolo, Paolo Rom'eo, fils d’Achmed Romeo de Tunis![59]

У Вашека голова шла кругом от обрушившегося на него шквала непонятных возгласов, от суетливой услужливости ребят, от их ослепительных улыбок, а виновник его конфуза все повторял, тыча себя в грудь: Паоло, Паоло. Вашек наконец сообразил, что так, видимо, зовут арапчонка. Он протянул Паоло руку, и у него невольно вырвалось слово, не раз слышанное им в цирке:

— Бон, бон…[60]

Паоло засмеялся, обнял Вашека, и черномазая детвора радостно заплясала вокруг. Теперь настал черед Вашека чем-то удивить новых знакомых, и он крикнул наудачу:

— Мери, ко мне!

На его счастье, лошадка, успевшая успокоиться, послушалась и подошла к нему. Ребята стихли. Вашек вскочил в седло, с важным видом взглянул на Паоло сверху вниз, благосклонно кивнул ему, пробормотал по-чешски: «Ах ты обезьяна!» — и, тронув поводья, затрусил к конюшне.

Однако Вашек только с виду казался спокойным. Он очень уважал взрослых за их силу и ловкость, за умение делать то, что ему самому было еще не под силу. И уважение это служило для него постоянным стимулом: «Вот когда я стану большим, как папа или Керголец, как капитан, как Ганс…» Пока же он только присматривался, наблюдал, как в том или ином случае поступают взрослые. Их превосходство он признавал само собою разумеющимся. Зато как он терзался, когда верх над ним одерживал кто-либо из его сверстников! Прыжок Паоло через пони с наездником — пусть оба они были очень малы — задел его за живое. Это было нечто такое, в чем он не мог соперничать с Паоло. Да и то, как все эти чертовы цыганята прыгали, кувыркались, перелетали друг через друга, казалось Вашеку недосягаемым. Вашек слыл одним из самых ловких мальчишек в деревне, но что он, собственно говоря, умел? Кувыркаться, делать стойку, скакать жабой, присев на корточки и сунув руки под колени, перепрыгивать через дорожные столбы, лазить по деревьям, ходить по бревнам да вертеться на жердях, которыми закладывают ворота. Дома этого было достаточно, здесь, очевидно, мало. Тут еще многому придется поучиться, если он не хочет, чтобы Паоло всякий раз выходил победителем. И он снова вспомнил о прыжках наездников через препятствия и об удивительных трюках тех двух артистов, которых видел вчера на репетиционном манеже. Паоло, несомненно, был ближе к ним. Если он не хочет окончательно отстать, он должен овладеть хотя бы тем же, что уже умеет делать Паоло. Но как и у кого научиться? Вашек чувствовал, что отец, его замечательный, все умеющий отец, в этом деле помочь ему не сможет.

Вашек задумчиво снимал с Мери сбрую, как вдруг заметил, что в станке стоят всего два пони.

— Ганс, а где Мисс?

— На Мисс работает Еленка. Беги посмотри, Вашку. Тебе это будет интересно.

Вашек пронесся через конюшню и влетел в зал. Посреди манежа стоял директор с кнутом в руках, а по кругу мелкой рысцой бежала Мисс. На спине у нее было укреплено небольшое панно, на котором стояла худенькая, бледнолицая девочка с длинными тонкими ногами. Наклонившись вперед и балансируя руками, она стояла на левой ноге, отведя правую назад. Лошадка бежала размеренной тряской рысью, и девочке, чтобы не потерять равновесия, все время приходилось перемещать левую ногу. Она наверняка упала бы, если бы не веревка, повязанная вокруг талии и пропущенная через укрепленный под самым куполом блок. Свободный конец веревки держал в руках стоявший рядом с директором униформист.

Девочка трижды медленно наклонялась и трижды выпрямлялась вновь. Когда она стала наклоняться в четвертый раз, уставшая нога дрогнула и соскользнула с панно.

— Ой! — Вашек испугался, что она упадет под лошадь, но униформист натянул веревку, и девочка, взвившись вверх, растопырив руки и ноги, пролетела в своей короткой юбочке к центру манежа. Директор поймал ее и опустил на землю.

— Больше пружинь, Еленка, — строго сказал он, — ты слишком напрягаешь левую ногу. И больше выверни ее наружу.

— Папочка, у меня так болит спина, — вздохнула девочка.

— Знаю, — ответил директор, — вот и нужно повторять трюк до тех пор, пока тело не привыкнет. Ну, давай еще раз. Пять шагов разбег. Вперед!.. Гоп!

Еленка разбежалась под углом к лошади, оттолкнулась, но не допрыгнула. Униформист потянул веревку, и девочка, описав в воздухе дугу, примчалась назад к отцу.

— Сильней толчок, малышка, старайся прыгнуть выше! Еще раз! Повторяем разбег! Вперед!.. Гоп!

Бервиц щелкнул шамберьером. Но Еленка, лишь задев панно, уже, как бабочка, возвращалась обратно.

— Еще раз. Разбег. Вперед… Гоп!