— И вытерплю, и вытерплю, и вытерплю! И буду прыгать лучше Паоло!
Карас-отец почувствовал, что между ним и сыном встала какая-то преграда. Вашек отдаляется от него… Если он не хочет потерять сына, ему следует отрешиться от всех сомнений и не становиться Вашеку поперек дороги. Он растерялся, сердце его сжималось от нежности и любви.
— Но ведь я, Вашек… — осторожно начал Карас, словно оправдываясь. Мальчик понял, куда клонит отец.
— Папа! — сердито крикнул он и хотел было подняться. Но это удалось ему только отчасти: в ту же минуту он вскрикнул от боли и снова опустился на ступеньку.
— Черт, — вырвалось у него сквозь зубы.
— Вот видишь, — вполголоса произнес отец.
— Ничего, — сказал Вашек и махнул рукой. — Все равно что корчевать пни у нас в горах.
Он произнес это так, что Карас окончательно сдался и, чтобы положить конец первой серьезной размолвке в их жизни, заметил с деланным спокойствием:
— Госпожа Гаммершмидт просила тебя зайти к ней после обеда — обещала припасти для тебя пирожок.
Вашек вытер нос тыльной стороной руки.
— С повидлом?
— С повидлом.
— Живем!
Так, казалось бы, пустяк, неприметная частица реального мира, пирожок снял напряжение и вернул их к повседневной жизни.
— Господин Альберт из «Duo Bellini» очень интересуется твоей работой, спрашивал, как тебя обучает господин Ахмед, просил рассказать ему, что да как.
Мальчик прищурил глаза и с минуту молчал. Подняв палец, он с недетской серьезностью проговорил:
— Не рассказывай ему ничего.
— Не рассказывать? Это почему же?
— Господин Альберт и господин Густав, — Вашек наклонился к отцу и заговорил тихо, но твердо, — хотят все перенять. А так нельзя, папа… Это наша тайна…
Карас умолк, глядя в одну точку. На секунду перед его мысленным взором возник Ар-Шегир, сидящий между серыми колоннами слоновьих ног, и в ушах зазвучал певучий голос индуса: «Вещи возвышенные окутаны тайной. Познавая через страдание, становишься другим человеком, поднимаешься ступенью выше».
В последнее время Петеру Бервицу было не так-то легко вести дело. Рискованной экспедицией в Россию и Азию он выдвинул свой цирк в число крупнейших заведений Европы, но это положение не было незыблемым. Как никто другой, Бервиц знал, что в цирковом деле нужна постоянная борьба за первенство, иначе наступит упадок, а то и полный крах. Каждому артисту необходимо добиваться успеха, постоянно совершенствоваться, труппа как целое всегда должна быть в боевой готовности и напряжении. В том-то и заключается прелесть цирка, что человек, связавший с ним свою судьбу, всегда живет активно, в огне борьбы. Бервиц был счастлив, покидая гамбургскую идиллию и окунаясь в тревожные будни странствий, изобиловавшие препятствиями, непредвиденными трудностями, — тут он мог проявить себя в полной мере: быстро вмешаться, принять решение, найти выход, распорядиться. Но главное заключалось не в устранении мелких неполадок. Директору приходилось думать о судьбе всей труппы, о том, чтобы их заведение не захирело, чтобы цирк постоянно привлекал публику совершенством и красотой номеров, чтобы никто не мог его превзойти. И вот тут-то Петер Бервиц чувствовал за спиной зловещую тень человека с коротким именем Кранц.