Цирк Умберто

Кем был Кранц, когда Петер, помогая отцу и деду, уже управлял большим цирком со зверинцем? Простым наездником на манеже старого Брилофа, величавшего свое заведение «Королевское прусское общество верховой езды. Генеральная концессия». А кем был Кранц, когда Петер Бервиц стал полновластным хозяином цирка Умберто? Директором ничтожного балагана с десятью лошадьми и труппой из восьми человек, включая самого Кранца с семьей. Правда, это был прирожденный циркач, сын канатоходца, сам отличный канатоходец. Кранц обучался верховой езде у знаменитого светлой памяти Петра Маги, долгое время был первым вольтижером у Брилофа, ездил стоя на пущенной карьером четверке лошадей, работал на канате, поднимал гири, крутил сальто со спины неоседланной лошади и с подкидной доски через восемь лошадей. Но когда после смерти Брилофа он стал вести дело самостоятельно, выступая со своим белоснежным Солиманом, на весь цирк у него была лишь одна униформа, и артистам приходилось по очереди надевать ее, чтобы показаться на глаза публике. О подобном заведении Бервиц имел все основания говорить с улыбкой, но, возвратившись после трехлетнего пребывания за границей, он к удивлению своему обнаружил, что Кранц за это время сделал поразительные успехи. Обосновавшись в Берлине, Кранц бросил вызов крупнейшим французским циркам, для которых Берлин был золотым дном. Цирки типа Кюзан и Лейяр или Дежан считались первоклассными заведениями, славились роскошью, традициями, известными мастерами, изумительными лошадьми. Там работали с безукоризненным совершенством и безошибочным вкусом. И вот этот упрямец, этот твердолобый рейтар, который однажды замахнулся на возразившего ему служителя тяжелым дышлом, словно тростинкой, эта бестия задалась целью лишить французов расположения двора и знати, перещеголять их, нанести им поражение! Это было явное безумие, но факт остается фактом: Кранц и в самом деле завладел Берлином, выжил французов, занял их место, стал процветать, набираться сил и отваги и с годами сделался серьезным конкурентом Бервица. Он ничего не боялся, ни перед чем не останавливался, перехватывал у Бервица под носом лучших жокеев и других артистов. Совсем недавно он лишил его Леотара, знаменитого «летающего» француза, по которому парижане пять лет сходили с ума и носили все а-ля Леотар: галстуки, шляпы, туфли, трости. И все из-за того, что Леотар ежедневно пролетал между раскачивавшимися трапециями неслыханное, невиданное расстояние в двадцать семь футов — настоящий смертельный прыжок под куполом цирка, без предохранительной сетки. Теперь, когда Леотар служил у Кранца, Петер презрительно выражал свое недоумение: что находят люди в этом жалком карлике? У него и фигуры-то никакой — сплошные желваки мускулов. Леотар сам признает, что лучше всего чувствует себя наверху, на трапеции, потому что там он не кажется себе таким невзрачным, как внизу, на земле.

Вот за этим-то Кранцем Петеру Бервицу и приходилось теперь все время присматривать. В Берлине Кранц тоже арендовал постоянное помещение, восемь лет назад оно сгорело, но было отстроено заново и стало более современным, удобным и комфортабельным, нежели старое деревянное здание в Гамбурге. Незадолго до отъезда на гастроли господин Гаудеамус секретно информировал Петера о намерении Кранца купить берлинский цирк. Бервиц тут же подумал о том, что следует быть настороже и в Гамбурге: иногда летом Кранц приезжал туда и мог лишить цирк Умберто его зимней резиденции.

Вот почему уже перед самым отъездом Бервиц поручил господину Гагенбеку-младшему попытаться приобрести для него старый гамбургский цирк и, если попытка увенчается успехом, привести здание в надлежащий вид, чтобы можно было давать представления и по вечерам, как в Берлине.

Бервиц пристально следил за деятельностью Кранца, используя для этого различные средства. Главным источником его информации был господин Гаудеамус, который по распоряжению шефа заезжал зимой на несколько дней в Берлин, чтобы блеснуть за кулисами цирка на Фридрихштрассе в качестве ротмистра и барона и заодно выведать тайны цирка у болтливых наездниц, а то и у самого Кранца, преклонявшегося перед аристократией и готового ради расположения барона перепрыгнуть через собственный шамберьер.