Цирк Умберто

Здесь Елена вместе с шестью другими девочками учится пяти основным позициям классического балета, выворачивает ноги пятками внутрь, носками наружу, приставляет ногу к ноге, поднимается на носки и, прогнувшись, снова опускается на всю ступню. Барышни показывают, как держать руки в позиции, и то, что на сцене кажется таким привлекательным, здесь, в атмосфере ремесленного безразличия, оборачивается на глазах у оторопелых детей карикатурой из паноптикума. Накрашенная мадам учит их изящно описывать ногой дугу, велит делать шпагат, ударами своего деревянного клюва и зловещим карканьем пытаясь заставить детей побороть боль в недостаточно эластичных еще мышцах. Палка стучит об пол, девочки осваивают различные темпы — ангельский, рыбий, разучивают первые балетные па, и снова: арабеска, аттитуда, малый, средний, большой батман. Это всего лишь азы царственного искусства балета, но они послужат основой для бесчисленных комбинаций, позиций, движений, объединенных в циклы адажио и аллегро, благодаря которым юные тела должны приобрести выразительную грацию.

Но одних уроков у мадам Делалио, разумеется, недостаточно. И где бы Елена ни находилась, она повсюду упражняется, даже в цирке; держась рукой за барьер ложи, она в который раз встает в позицию, разворачивая ступни и следя за тем, чтобы голени оставались сомкнутыми — coll'ees. Из полутьмы зала время от времени появляется Паоло — сын Ахмеда Ромео. Заинтересованный странными упражнениями маленькой Еленки, он подмечает, что многие из них очень схожи с тем, чему учит его отец, последователь древней школы технического совершенства, только названия упражнений другие и иначе используются старые приемы. В их деле основа всего — резкое движение, прыжок, стремительный как полет пули; Елена же отрабатывает позу: встает в позицию, поднимается на кончиках пальцев. Паоло сгорает от любопытства, его гибкое тело прирожденного танцора испытывает потребность в плавных, медлительных жестах, в произвольной игре движений, подчеркивающих его красоту. Самовлюбленный Паоло жаждет похвал и восторгов; он с упоением разглядывает себя в зеркале, а когда разговаривает с Еленкой, ему начинает казаться, что балет для него — занятие гораздо более подходящее, нежели вихреподобная акробатика.

В этом он полная противоположность Вашеку. Тот тоже дружески беседует с Еленой, присматривается к ее па, пробует повторять за нею, но всякий раз морщит нос — все это забавы для девчонок! Встать на всю ступню, на носки, встань так, встань этак, все стой да стой, принимая изящные позы, — нет, это не для мужчины. Мужчине нужен прыжок, разбег, толчок, полет; когда летишь, оторвавшись от земли, — тут-то и показывай разные чудеса.

Вашек знает, каким чудом ему хотелось бы овладеть более всего. Делать это чудо умеют Гамильтон и оба Гевертса из «Duo Bellini». Вашек бывает на их репетициях; заложив руки за спину, он не сводит с артистов глаз и во время представления. Имя этому чуду — батуд, прыжок с подкидной доски через спины стоящих рядом лошадей или над головами целой колонны служителей, прыжок с красивым сальто[122]. Поставить в ряд двенадцать лошадей, оттолкнуться, взвиться вверх и лететь над ними по воздуху! Или выстроить двадцать четыре человека с ружьями в колонну по два, штыки торчат, как частокол, и делают живую преграду еще на полметра выше; и вот — прыгай, сумей перелететь через них, а не сумеешь — унесут тебя проткнутым, как зайца на вертеле. В полете начинаешь переворачиваться, просовываешь голову между колен, и вдруг над сверкающими штыками пламя — бум! трах! — служители стреляют, а ты пролетаешь над ними, как ядро, и, постепенно выпрямляясь и притормаживая, мягко приземляешься. Вот это, дружище, настоящее искусство, тут уж тело должно быть как пружина; но ты не возьмешь препятствия, если не сумеешь хорошенько оттолкнуться, если не скажешь себе: «Или я перепрыгну, или стану калекой!» Недаром господин Гамильтон, когда Вашек спрашивает его, что самое главное в прыжке — ноги или трамплин, неизменно отвечает: «Сердце, Вашку. Чтобы крутить такое сальто, нужно иметь крепкое сердце. Внизу-то ведь стреляют солдаты, и пролететь над ними может только тот, у кого сердце командира. У нас так: или — или».

Но Ахмед Ромео равнодушен к дерзким мечтам Вашека. В учебе необходима система. Вашек уже умеет делать флип, освоил обезьяний прыжок, — что ж, отлично, теперь они займутся фордершпрунгом — через руки вперед, и задним сальто — это полегче. Лишь усовершенствовавшись, они приступают к сальто-мортале, прыжку с переворотом вперед, — ноги поджаты, колени у подбородка. В сотый раз Вашек по команде Ромео разбегается и отталкивается, и в сотый раз попытка оканчивается неприятным, резким толчком в живот — лонжа спасает от злосчастного падения. Мальчика словно ударяют по желудку, и после двадцати — тридцати попыток голова валится набок, его мутит, а Ахмед хохочет и кричит, что это пустяки, что нужно попытаться еще разок, еще и еще, настанет время — Вашек поймет секрет, научится «не упускать волну», и тогда все пойдет как по маслу.